Malystryx
Лето в пионерском галстуке
Аннотация
1986 год, пионерлагерь: солнечные дни, синие ночи, костры, походы, танцы.
Юрка вместе с вожатым Володей ставят спектакль, сочиняют страшилки, сбегают с отбоев, по-настоящему дружат и впервые влюбляются.
1986 год, пионерлагерь: солнечные дни, синие ночи, костры, походы, танцы.
Юрка вместе с вожатым Володей ставят спектакль, сочиняют страшилки, сбегают с отбоев, по-настоящему дружат и впервые влюбляются.
— Лучше бы вместо того, чтобы стоять внизу с радаром, ветку отпилили. Раз ограничение стоит, значит не просто так, значит участок опасный!
Мужики переглянулись, хитро сощурились:
— Пятьсот!
— Горетовка? — переспросил высокий. — Это уже не деревня давно, там сейчас коттеджный посёлок.
— Ладно, пусть не деревня, но доехать-то туда можно?..
— Доехать-то можно, а вот заехать — это вряд ли. Там охраняемая территория, просто так не попасть.
— Куда?
— В пионерский лагерь «Ласточка» имени Зины Портновой. При коммунизме где-то недалеко был такой.
— Я же в СССР родился, ездил в тот лагерь, там детство моё прошло. Das Heimweh, Nostalgie… — Он исправился: — Ностальгия!
— А, понимаем, понимаем. — Гаишники переглянулись. — Карта есть?
— Спасибо.
***
— Что за сорт яблок такой на «В»? Вадимовка, может? — предположил Вася Петлицын.
— Сам ты Вадимовка! Васюган это! — оспорил Рылькин и, глядя на Петлицына, захохотал: — Васюган! — А Васька вдруг раскраснелся.
***
***
Это-то и было его первым заданием, которое настигло в самом начале смены. Юрка и опомниться не успел.
***
— Что ты сказал?
— Точно, Марьива… Тьфу ты… Так точно, Ира Петровна! — Юрка щёлкнул отсутствующими каблуками.
— Конев, ты допаясничаешься, мне твои шуточки ещё с прошлой смены надоели!
— Извините, Ира Петровна. Всё ясно, Ира Петровна. Будет сделано, Ира Петровна!
— Иди, безобразник. Да побыстрее!
— Живой… — прокряхтел он, садясь и держась за спину. — Ударился больно…
— Что болит, где болит? Рука, нога, где? Здесь?
— Ай! Сломал!
— Что сломал? Юра, что?!
— Да гирлянду эту сломал…
— Да бог с ней, с гирляндой, главное…
— А что я сделаю, если у вас лестницы шаткие?
— Ах, лестницы шаткие? А может, это всё-таки ты виноват, разгильдяй? Только посмотри на себя! — она строго ткнула пальцем Юрке в грудь. — Галстук — ценнейшая для пионера вещь, а у тебя он грязный, рваный и повязан криво! Как не стыдно в таком виде по лагерю… да что по лагерю — на линейку в таком виде явился!
— На линейке галстук был правильно завязан, он сбился, потому что я упал!
— Потому что ты тунеядец и вандал! — Ольга Леонидовна брызнула слюной. Юрка оторопел. Не найдя, что ответить, он молча стоял и слушал, как она его хает. — Пионерию два года как перерос, а в комсомол вступать даже не думаешь! Или что, Конев, не берут? Не заслужил? В общественной деятельности не участвуешь, отметки из рук вон плохие — конечно, не берут, какой же из хулигана комсомолец!
— Ольга Леонидовна, но вы ведь нам сами говорили, что нельзя на ребенка кричать, — Ира осмелилась её пристыдить.
— Это случайно вышло, я не хотел!
— Ирина, это уже чересчур! Как тебе не стыдно, мне, коммунистке с тридцатилетним стажем, врать прямо в глаза?!
— Нет, я не…
— Я без твоих подсказок видела, что Конев с лестницы на ветку полез. Выговор тебе, Ирина, строгий! Будешь знать, как покрывать диверсантов!
— Да что же вы, Ольга Леонидовна, какая диверсия!
— Одного выговора мало, ещё добавить?
— Нет. Конечно нет. Просто Юра — он ведь ещё ребёнок, у него энергии много. Ему бы эту энергию направить в правильное русло…
— Хорош ребёнок — рост метр восемьдесят!
— Под твою ответственность? — оскалилась старшая воспитательница.
— Принимай нового актера. А чтобы не вздумал филонить, если с кружком тебе потребуется помощь, расширим обязанности Конева. О его успехах докладывать ежедневно.
— Хорошо, Ольга Леонидовна. Конев… Юра, кажется, да? Репетиция начнётся в кинозале сразу после полдника. Пожалуйста, не опаздывай.
Глава 2. Натуральный балаган
Кинозал стоял рядом с эстрадой — он был одновременно и театром, и танцполом, где в пасмурные вечера проводились дискотеки. Высокое деревянное здание сохранилось на удивление хорошо, только большие окна зияли чёрными провалами с торчащими осколками в рамах.
***
Володя был один. Сидел слева на самом краю сцены, читал что-то в тетрадке и грыз грушу. Рядом стоял радиоприёмник, шипел и скрипел от постоянных радиопомех, пытался играть «Канон» Пахельбеля. Володя, слыша, что помехи опять перебивают звуки фортепиано из динамиков, клал тетрадку на колени и, не глядя, поворачивал антенну.
Юрка кивнул.
— А где это груши раздают? В столовой нет ничего…
— Меня угостили.
— Кто? — автоматически спросил Юрка, вдруг это его знакомый, тогда можно было бы за так выпросить или на что-нибудь обменять.
— Маша Сидорова. Она у нас на пианино играет, скоро придёт. Давай поделюсь? — и протянул ему ненадкусанную половину груши, но Юрка помотал головой. — Не хочешь как хочешь.
— Так, и что я буду здесь делать? — поинтересовался Юрка, поднявшись на сцену и деловито скрестив руки на груди.
— Сразу к делу, да? Хороший подход, мне нравится. Действительно, что же ты будешь делать?.. — Володя встал на ноги и задумчиво уставился в чистый белый потолок. — Смотрю сценарий, думаю, какую тебе дать роль, но представляешь, нет для тебя — здоровенного лба — роли.
— Как это нет? Совсем?
— Совсем, — Володя уставился ему в лицо.
— Может, дерево… ну или волк… В любом детском спектакле есть либо волк, либо дерево.
— Дерево? — Володя усмехнулся. — У нас будет тайник в полене, но это реквизит, а не роль.
— Ты всё-таки подумай над этим. Уж что-что, а полено я сыграю отлично, профессионально даже. Показать?
— Как тебе? — спросил, приподнявшись и глядя на Володю сверху вниз.
— Не смешно, — сухо отрезал тот. — Ты кое-чего не понимаешь. У нас не юмористический спектакль, а драма. Даже трагедия. У лагеря в этом году юбилей — тридцать лет со дня основания, Ольга Леонидовна говорила на линейке.
— Ну, говорила, — подтвердил Юрка.
— Так вот. То, что лагерь носит имя пионера-героя Зины Портновой, ты, конечно, сам знаешь. А то, что первым массовым мероприятием здесь был спектакль о жизни Портновой, — это должно быть для тебя новостью. Так вот, именно этот спектакль мы поставим на дне рождения лагеря. Так что полено, Юра, не в этот раз.
— Фу! — скривился он. — Скучно…
— Нет уж, скучно не будет — во всяком случае, тебе. Раз роли не нашлось, будешь мне помогать с актёрами. А что? Тут у нас, кроме меня, всего один взрослый — Маша. Кстати, она ведь из твоего отряда. А остальные все малыши. Если с девочками справляться не надо, они сами по себе послушные, то мальчики прямо-таки бешеные. Тут не просто глаз да глаз, тут и авторитет нужен.
— Пф… Ну и пусть Маша с ними нянчится, я им что, мамочка?
— Говорю же, Маша не справится: мальчикам нужен не кто-нибудь, а авторитет. У меня нет времени, чтобы…
— И с чего это ты взял, что я соглашусь?
Володя тяжело выдохнул:
— Согласишься. Потому что у тебя нет выбора.
— Да ну?
— Ну да. На твоём месте я бы лучше подтянул свою дисциплину…
— А то что?
— А то, что если опять натворишь бед, тебя просто выгонят из лагеря! — Володя повысил тон, в его голосе прозвучали сердитые нотки. — Я серьёзно. Знаешь, как сегодня Ирину отчихвостили за гирлянду? И кстати, Ольга Леонидовна просила тебе напомнить, что это было последнее предупреждение.
— Никто тебя не шантажирует и уж тем более не хочет выгонять. Просто веди себя хорошо, слушайся вожатых, помогай.
— Слушаться? — прошипел Юрка.
— Грозится ещё, — хмыкнул Володя. Его совершенно не тронула Юркина тирада. — Ну и устраивай. Тебя выгонят, и поминай как звали. А за спектакль кого накажут? Тебя? Нет, меня! Только я-то тут при чём? При том, что правду сказал? А будто ты сам не знал, что застрял у администрации костью в горле. Непонятно, как тебя вообще сюда определили.
— Я ничего плохого не делал! — выпалил Юрка и вдруг скис. — Это всё… оно всё само: и тарелки эти, и гирлянда… я не хотел! И насчёт Иры не хотел…
— Ясное дело, что не хотел, — Володя произнёс это так искренне, что у Юры вытянулось лицо.
— В смысле?
— Я верю тебе, — кивнул он, — поверили бы и другие, если бы репутация у Юры Конева была не такой плохой. После твоей прошлогодней драки сюда проверки как к себе домой ходят, одна за одной. Леонидовне только повод дай, она тебя выгонит. Так что, Юра… Будь мужчиной. Ирина за тебя поручилась, а теперь и я отвечаю. Не подведи нас.
— Что за глупости? Роли нет, потому что я пока ничего не придумал. Актёры-мальчишки у нас все маленькие, ты среди них будешь смотреться великаном в стране лилипутов, а по сценарию великанов у нас нет. — Он улыбнулся. — Ты лучше скажи, что вообще умеешь? Петь, танцевать? Играть на каком-нибудь инструменте?
— Ничего не умею и ничего не хочу, — соврал, прекрасно понимая, что обманывает сейчас не столько Володю, сколько самого себя.
— Ясно. Значит, вернёмся к тому, с чего начали — будешь мне помогать, а заодно подтянешь свою дисциплину и восстановишь репутацию.
— Людвиг Ван Бетховен, — объявила негромко. — Соната для фортепиано номер четырнадцать до-диез минор, опус двадцать семь, — и, взмахнув волосами, коснулась пальцами клавиш.
— Девочки, а вы разве не в курсе, что набор уже окончен? — вмешалась бледная от злости Маша. Видимо, догадалась о том, что популярность приобрёл вовсе не спектакль, а вожатый. — Уходите, вы опоздали!
— Н-ничего страшного. — Володя засмущался, аж щёки заалели. Ещё бы, столько красавиц вокруг и все глядят на него… Юрка тоже засмущался бы. — В «Юных мстителях» было много девушек, оставайтесь. Найдём вам роли. Фрузы Зеньковой, например, у нас нет…
— Ах так! Им, значит, найдём роли, а я — нянчись?! — взбесился Юрка.
Его протест остался неуслышанным. К визгу детей присоединились и вопли взрослых, начался натуральный балаган.
— А можно я буду костюмером? — пискнула Ксюша. — Я вам такие красивые платья сделаю.
— Какие ещё красивые платья на войне? — возмутился Юра.
— Так спектакль про войну? — разочарованно протянула Ксюша. — А-а-а…
— Ага! — рявкнул Юрка. — Ясное дело, что про войну, про Портнову же. Пошла на спектакль, а о чём он, даже не знает… Володя! Почему я нянчиться должен?
— Вовчик, ну давай современное! — не унималась Полина. — Давай «Юнону и Авось»!
— А тебе-то что, боишься, что уведём? — язвила Уля.
— Сам ты — мамка! — обижался Юра.
— Московское метро такое красивое… — хвастался толстенький мальчик из Володиного отряда.
— Володя, Володя, Володя! Можно я, можно я скажу? Володя! — Малыши прыгали и хватали худрука за руки.
— Да подождите вы. Ребята, по одному… — успокаивал их вожатый.
— Я на самом краю платформы стоял, а поезда такие вжюх, вжь-жюх! Прямо на самом краю, вот как сейчас… Вжюх… — вертелся пухлый хвастун.
— Саша, отойди от края сцены, упадёшь!
— Вжь-жюх!
— Мымра!
— Можно я?
— Это несправедливо!
— Я буду костюмером.
— Боже, да хватит! — Володин рык катком прокатился по залу, примял собой гомон.
Бах-бах… бах…
Вдруг он подвернул ногу, нелепо раскинул руки в стороны и медленно, тяжело полетел вниз. У Юрки ёкнуло сердце, Маша зажмурилась, у Володи запотели очки.
— А-а-а! Нога-а-а!
— Са-а-аня…
— Юр, помоги. Встань слева, я од… я один не… — пыхтел Володя. Вертлявый ревущий Сашка и без того весил не меньше вожатого, так ещё и сопротивлялся.
— Мама! Ма-ма-а-а! — стенал он.
— Давай, взяли! И р-р-раз! — деловито скомандовал Юрка, старательно делая вид, что днём, при падении с яблони, у него ничего не было отбито и не болит. Хотя ему даже нагибаться было трудно.
— Маша, ты за главную, — велел Володя.
Маша победно зыркнула на соперниц.
— Можно я буду костюмером? — вклинилась настырная Ксюша.
— Да можно, можно, — раздражённо ответил Володя, но успокоился и напутствовал: — Читайте по бумажкам, я позж… Господи, Саша, я понимаю, что больно, но хватит так орать!
***
— Саня, ну потерпи, совсем чуть-чуть осталось.
Володя вышел минут десять спустя: подвинул Юркины ноги и устало плюхнулся на лавку. Тяжело вздохнул.
— Да там расцарапанная коленка и пара синяков — ничего серьёзного. И зачем было так орать?
— Как зачем? — Юрка приподнял голову, но садиться не спешил. — У вас ведь сегодня прослушивание, вот он и выделывался. Видимо, хотел показать все свои таланты разом. А ты бы на ус мотал — такой голосище зря пропадает!
— Как мне все это надоело! — Володя потёр виски.
— Что надоело? Командовать? — потянувшись, Юрка убрал руки под голову, посмотрел в небо и сощурился от его голубизны.
— Только первый день в лагере, а уже всё надоело! За малышней следить, перед воспитателями за каждую мелочь отчитываться, нагоняи получать — и тоже за каждую мелочь! Ещё кружок этот театральный навязали… А сейчас так вообще — травма у ребёнка.
— Так зачем ты поехал? Не знал, что будет сложно?
— Знал… но не думал, что настолько. Когда ездил в лагерь пионером, мне казалось, что это нетрудно — подумаешь, за детьми последить? Да ещё и с пользой: тут тебе и зарплату платят, и отдых на природе, и жирный плюс в характеристику — в будущем для вступления в комсомол и в партию пригодится. А на деле-то всё не так. — Володя пододвинулся ближе, чуть склонился над Юркой. — Мне сунули самый младший отряд, якобы с маленькими легче. А с ними, наоборот, одни нервы! Я по три раза в час их пересчитываю, они бегают от нас со второй вожатой и совершенно не слушаются. Мне что, орать на них в самом деле?
— Почему бы тебе не орать, если орёт даже старшая воспитательница? Педагог, чтоб её... — Юрка нахмурился.
— Зря она так сделала, конечно, — кивнул Володя. — Сама же учила — не повышать на ребёнка голос, но если придётся ругать, то не его самого, а его проступок. И самое главное — не при других.
— Это она так говорила? — Юрка хохотнул. — Во дела...
— Она, лично. Но это было до того, как вчера проверка нагрянула и выявила кучу замечаний. Они ходят теперь каждую смену. И угадай, из-за кого это всё?
— Ой уж прям из-за меня! — не поверил Юрка, но настроение начало портиться.
— А кто додумался устроить драку в пионерлагере? Ты ещё спасибо сказать должен, что тебя в милицию не забрали. — Володя грозно сверкнул глазами, но порыв научить Юрку уму-разуму сошёл на нет, как только вожатый взглянул на зелёный домик медпункта. Он тут же поник и превратился из воспитателя в обычного парня. Тяжело вздохнул, видимо, одно напоминание о травмированном Сашке тут же затянуло его в омут переживаний и проблем. Когда Володя заговорил снова, его голос прозвучал хрипло и безжизненно: — Мне пятый отряд завтра на речку вести. Не одному, конечно, со второй вожатой, Леной, а она поопытнее будет. Плюс на пляж придёт физрук, тоже поможет следить за детьми. И лягушатник им уже отгородили, всё как положено. А я всё равно боюсь до ужаса. И Лена тоже боится. Она рассказывала, что её знакомую вожатую судили в прошлом году — у неё девочка в реке утонула. Днём, у вожатых на виду… Сегодня мы на речку не успели — пока приехали, пока устроились, уже и дело к обеду. Но завтра — всё, на пляж вести. Моя бы воля, вообще к воде не подпустил!
— Ну не унывай, — Юрке захотелось подбодрить Володю, а то совсем поник. — Только начало смены, впереди ещё много времени, втянешься и привыкнешь. Вон Ира Петровна, например, уже не первый год вожатая, значит, есть что-то хорошее во всём этом?
— Я пока из хорошего вижу только зарплату и характеристику, чтобы потом в партию…
— Да сдалась тебе эта партия?! — вспыхнул Юрка. — Уже второй раз про неё говоришь.
— Сдалась, конечно! Юра, ты будто не знаешь — без партбилета ты ни работы нормальной не получишь, не съездишь никуда. Да, политсистема не идеальна, в чем-то устаревшая, в чем-то избыточная, но рабочая ведь.
— Чего? — Юрка удивлённо вздёрнул бровь. От Володи он совсем не ожидал услышать нечто подобное. Тот как раз всем видом походил на человека, рьяно следующего указке этой самой «работающей» системы, а тут оказывается — избыточная, устаревшая...
— А того. Только между нами, ладно? Не при Сталине, конечно, живём, но мало ли что…
— Естественно! — он аж сел. Копчик потянуло, Юрка скривился.
— Наверное, каждый прогрессивный человек недоволен, что у нас в стране все живут, как пятьдесят лет назад — пионерия, комсомол, партия. Я тоже не слепой, но другого выхода нет.
— Не согласен! — Юрка даже выпрямился и повернулся, чтобы смотреть Володе в глаза... — Выход всегда есть.
Тот улыбнулся — немного надменно и снисходительно, но Юрку снова почему-то обрадовала даже такая улыбка.
— А ты вообще, Конев, часто со всем не согласен. Но так тоже жить нельзя. Конечно, выход есть. В этом случае — делать что должен, идти в комсомол, потом в партию, какой бы бесполезной ты её ни считал. А упираться рогом и пытаться крушить несокрушимое — бесполезно.
А ещё именно в тот момент изменилось Юркино отношение к Володе. Вожатый вдруг перестал казаться таким себе роботом и превратился в обычного человека — со своими переживаниями и проблемами, с которыми не всегда знал, как справиться. Юрке нравилось, что их мысли в чём-то сходятся, и ему захотелось его поддержать.
— В смысле?
— Ну, хоть с той же малышней. То есть не только за театралами твоими следить, но и за отрядом. Вот завтра, когда на речку их поведёшь, хочешь, приду?.. — Юрка запнулся, удивившись собственному пылу. — Ну, раз ты за них так переживаешь… — объяснил сконфуженно.
Володя тоже удивился, но просиял:
— Правда? Это было бы здорово! — Вдруг Володя всплеснул руками. — Что-то мы всё обо мне и моих проблемах. Нехорошо получается. Расскажи что-нибудь о себе.
Юрка знал, что первый отряд завтра тоже отправят купаться, но почему-то, размышляя о хвосте, он думал не о своём отряде, а о пятом. Точнее, о вожатом пятого отряда.
Глава 3. Пугало парнокопытное
Несмотря на стоящую днём жару, ночью в лесистой местности резко холодало. Нагретая за день земля остывала, и к утру — как раз ко времени подъёма — на лагерь вместе с туманом опускалась промозглость, особенно хорошо ощутимая, когда нужно было выходить из тёплого корпуса. Чтобы умыться, даже закалённым ребятам требовалась смелость — вода в умывальниках была совсем не тёплая, а родниковая, обжигающе ледяная, аж зубы сводило. Но во всём этом был один неоспоримый плюс: после такого умывания сон как рукой снимало.
Юрка, покрываясь мурашками и мечтая немедленно забраться обратно под одеяло, не сразу понял, что кто-то к нему обращался. Он вытер лицо, фыркнул, закинул полотенце на плечо и тут же наткнулся взглядом на Иру Петровну. Она была явно сердита, вот только почему? Сонное сознание отказывалось так быстро просыпаться, и Юрка тщетно пытался вспомнить, когда он уже успел сесть в калошу — вроде только с постели встал.
— Ира Петровна? Что? Доброе утро!..
Она закатила глаза и процедила сквозь зубы:
— В последний раз спрашиваю: зачем ты вчера обломал кусты сирени, а?
Юрка удивлённо уставился на неё:
— Какие ещё кусты сирени?
— Вот только не надо прикидываться! Те кусты сирени, что растут за щитовыми!
— Не обламывал я ничего, Ира Петровна!
— Да что ты? А кто же тогда это сделал? — она с подозрением взглянула на него.
— Не зна…
— Ты вчера опоздал на ужин, а потом я видела возле дверей корпуса листья и цветки, а букет — в банке у Поли на тумбочке. Ты ведь уже не в первый раз ломаешь сирень! Кусты теперь выглядят безобразно!
— Да почему сразу я? Поля и сама могла себе цветов нарвать!
Юрке стало до ужаса обидно — ну вот опять и снова ни за что. Он правда не был виноват, а камни летели именно в его огород — по инерции, видимо. Потому что Юрку, конечно, обвинить было проще всего — всё равно вечно бедокурит, значит, и в этот раз он.
Насупившись, Юрка пытался прикинуть, как сильно ему влетит за то, чего он не делал.
Ира Петровна замялась, удивлённо посмотрела на Юрку, перевела взгляд на Володю.
— Он тебе помогал?
— Ну да. Вчера у меня в отряде случилось ЧП. Сашка шлёпнулся со сцены, Юра вызвался помочь, — заверил её Володя.
Уж кому-кому, а Володе она не поверить не могла и стушевалась, чувствуя себя неудобно. Юрка выдохнул и с безмерной благодарностью взглянул на Володю — как вовремя он появился!
— Я не знала, на пятиминутке мы это не обсуждали… Ну ладно, Конев, — сказала Ира Петровна, — если ты на самом деле помогал, то молодец. Пойду спрошу девочек, откуда у них сирень.
— Вот, а сразу нельзя было к ним? — недовольно буркнул он.
Вожатая лишь потрепала его по волосам, чем вызвала недовольное фырканье. Юрка даже рассердился и рявкнул Ире Петровне в спину:
— А извиниться?
Та остановилась на секунду, бросила через плечо «Извини» и ушла.
— Не за что. Ты ведь правда не виноват. Видимо, Ольга Леонидовна уже успела внушить Ирине, что в любой непонятной ситуации грешить нужно на тебя. Вот она и придирается.
— А сам-то ты что здесь делаешь?
— Пришёл сказать, что мы часов в десять на речку пойдём. Ты вчера вызывался помочь…
— Юра, после завтрака вместо уборки территории возьми Митю из второго отряда — ты ведь его помнишь, да? Проверьте с ним в детском корпусе матрасы. Ребята жаловались, что некоторые из них сырые. Уберите непригодные в кладовые, а к тихому часу я кого-нибудь попрошу принести в отряд новые.
Юрка обречённо застонал:
— Ну спасибо, Ир Петровна, что хотя бы днём в плуг не запрягаете!
— Не паясничай, а то… — Она не договорила, завидев Ксюшу, выходящую из корпуса. — Ксюша, стой! У меня к тебе есть вопрос…
— Вот сейчас кого-то отчихвостят за сирень, — ухмыльнулся Юрка.
Володя вздохнул:
— Видимо, не получится у тебя пойти на пляж?
Юрка пожал плечами:
— Я постараюсь справиться побыстрее.
Сбоку стенгазеты было нарисовано здоровенное дерево — яблоня, а под ней — Юрка висел вверх тормашками, привязанный за лодыжку гирляндой к ветке, руки-ноги в стороны. Вообще-то, рисунок получился красивым и смешным, но уж больно глупым вышло выражение Юркиного лица. Не лицо, а рожа. Широкая, как у свиньи, с разинутой пастью и без переднего зуба. Но зубы у Юрки все! И мало того, все отличные! Неприятно. Вроде бы взрослый, и такие методы уже не работают, а всё равно обидно. Видимо, по привычке.
Нет, как бы ни было смешно, это очень неприятно. Особенно потому, что придётся целый день на весь лагерь этой свинячей мордой сиять, ведь все отряды с удовольствием читают стенгазеты друг друга.
Даже вкуснейшая творожная запеканка на завтрак не смогла сгладить неприятный осадок, и Юрка, до того как отправиться таскать матрасы, узнал у актива отряда имя художника. Ксюша. Та самая, из ПУК. Мстить Юрка, конечно, не собирался, но на ус намотал.
***
— Мить, может, крыша течёт? Говорят, несколько дней назад дожди были, может, случилось что?
Митя уставился в потолок, осмотрел придирчиво, но пятен не нашёл:
— И никто не заметил, что с потолка вода капает?
— Так как раз же пересменка в те дни, никого в корпусе не было... Слушай, надо слазить посмотреть.
— Ну лезь, меня всё равно крыша не выдержит, — Митя гоготнул.
— Наверное, ещё зимой от мороза треснул, а сейчас то дожди, то жара, вот он и окончательно износился. Надо завхозу сказать…
Мимо проходила группа в жёлтых панамах — пятый отряд во главе с обоими вожатыми держал путь на речку. Один из мальчишек, Олежка, который тоже состоял в труппе, остановился, разбив строй, картаво закричал и энергично замахал руками.
— Володя, смотли, там Юла!
— Эй, а ну слезай с крыши, упадёшь! — громко и строго прикрикнул Володя.
— А что ты там делаешь? — пискнул Санька, тот самый травмированный вчера толстяк.
— Кладоискателей высматриваю. Ходят тут, ищут. Вы не знали, что эта территория в войну была оккупирована немцами? — на ходу придумал Юрка.
— Приземляйся уже, Гагарин. Ну правда, давай вниз, — попросил Володя.
— Конев! Мамочки мои, Конев! — Визг Иры Петровны, кажется, разнёсся по всему лагерю.
— А что так грубо да по фамилии? — деланно обиделся Юрка. Но Ира не обратила никакого внимания на его тон:
— Бегом с крыши! Быстро!
— Прям быстро-быстро? Ну как скажете.
Юрка поднялся и шагнул к торцевому краю крыши, делая вид, что собирается спрыгнуть.
— Ой, нет, Юрочка, не надо! Не так, спускайся, как залез, не прыгай! Только не прыгай, — запричитала Ира, но, взглянув на Юркину коварную улыбку, взмолилась: — Володя, ну сделай же что-нибудь!
Володя прищурился, прикидывая высоту крыши, и совершенно спокойно спросил:
— Так ты на речку с нами идёшь?
Ребятня заголосила: «Давай!», «Да-да-да», «Давай с нами, Юла!»
— Ну не знаю, мне ещё матрасы нести надо… А может, вы меня отпустите, Ира Петровна? Митька их сам отнесёт… — Юрка опасно покачнулся на носках у самого края.
Ира Петровна тоненько, испуганно пискнула:
— Да иди ты куда хочешь, только слезь уже по-нормальному, Конев!
— Там матрасы свалены, — улыбнулся Юрка. — Не доверяете вы мне, Ира Петровна, членовредителем меня считаете, а зря!
Ира облегчённо вздохнула, даже пошатнулась.
— Ой, Конев, уйди ты уже с моих глаз! — и ушла сама.
***
Не найдя, да и в общем-то не особенно стараясь найти ответа, отвернулся и заметил на другой стороне пляжа Ваньку и Миху, которые, как видно, тоже завершили все свои общественно полезные подметания площадей и растянулись на полотенцах. Но Юрка прошёл мимо них, его интересовали не приятели и не девушки, а Володя.
Пчёлкин прекратил, но стоило вожатому отвести взгляд, как он захихикал и снова ударил ладошками по воде.
Несколько шагов — и Юрка оказался возле Володи, но не успел и рта раскрыть, как тот отмахнулся:
— Некогда. Потом. Извини, — не поворачивая головы, Володя боковым зрением заметил новое нарушение и крикнул Юрке в самое ухо: — Пчёлкин! Ещё раз — и пойдёшь на берег!
Оглохший Юрка беспомощно захлопал глазами. Зато, кажется, Володино внушение сработало, ибо Пчёлкин, как и остальные малыши, больше не брызгался и не толкался. Вернее, ребята продолжали делать и то, и другое, но теперь осторожно, без угрозы для жизни и здоровья товарищей.
Юрка потёр правое ухо, в котором всё ещё звенело от Володиного голоса, и от греха подальше отправился обратно на пляж. Он не решался отвлекать Володю, по крайней мере, пока Пчёлкина не высадят на берег, ведь бледный от волнения вожатый с каждой минутой становился всё более нервным. Юрка только бы помешал ему.
— Раздавай, — рассеянно буркнул Юрка и, сняв сандалии, уселся по-турецки. — На что играем, на щелбаны?
Постоянно увлечённый чем угодно, кроме карт, Юрка проигрывал. Причём сокрушительно. Лоб саднило от щелбанов, казалось, он даже чувствительность потерял, а ребята всё поднимали и поднимали ставки.
Играя в подкидного «Дурака», он, наконец, смог увлечься — ещё бы, такое наказание на кону. Но Юрке не везло. Козырей выпадало мало и всё мелочь — двойка и шестёрка, у Ваньки была необычная колода, на пятьдесят четыре карты. «Они у них краплёные, что ли?» — удивлялся Юрка.
Миха вышел из игры и, злорадно улыбаясь, смотрел на товарищей и в нетерпении разминал руки. Во взгляде читалось: «Сейчас я вам такую взлёт-посадку устрою, в глазах потемнеет». И самое жуткое: Миха действительно отлично умел её отбивать.
Выложив последний козырь, Юрка поёжился: у него осталась всего одна карта — десятка пик. Он влип. Ванька подпрыгнул на месте и выкинул козырную даму с победным криком: «Н-на! Бей!» Юрка с досадой плюнул. Он продул. Вздохнул и подставил Михе голову.
Бах! Его шлёпнули жёсткой ладонью по лбу — взлёт. Юрка по инерции запрокинул голову. Опомниться не успел, как… Бабах! Его со всей дури бахнули по затылку. Юрка клюнул носом, ещё чуть-чуть — и уткнулся бы им в грудь. В глазах сначала вспыхнуло, потом и правда потемнело.
— Какое?
— А как проиграешь — расскажу.
— Только не неприличное! И чтобы без вожатых! Я больше не буду за Ириной с ножницами бегать, предлагать её подстричь.
— Идёт.
И показал! Мало того что вышел первым — теперь загадывать желание можно не просто по договорённости, но и по праву, — так ещё и просчитал — проигравшим будет «взлётно-посадочный» Миха. И не ошибся. Бросив на полотенце свои карты, настороженный Миха пододвинулся ближе:
— Ну?
— Иди в центр пляжа, становись на колени, четыре раза бей лбом в землю и кричи... — чтобы его не услышал Ванька, Юрка склонился к самому уху Михи и прошептал задание.
— Эй, ну четыре-то почему? — насупился Миха.
Ванька довольно хрюкнул и ответил за Юрку:
— Потому что у тебя на руках осталось четыре карты. Если не нравится, мы можем баллы как в «двадцать одном» посчитать...
— Ладно, ладно, — ответил Миха и понуро побрёл выполнять задание.
— Эй, Пронин, ты что, сдурел? — заверещала Ульяна.
— Ай, ну уйди! — замахала руками Полина.
— Пустите меня в шахту!
— Миша, ну хватит уже! Все платье песком засыпал! — негодовала Ксюша.
— Пустите меня в шахту! Пустите меня в ша-а-ахту!
Юрка лежал на боку и задыхался от смеха. Ванька колотил кулаком по полотенцу, другой рукой обхватив живот. ПУК в шесть рук лупили Миху каким-то платьями, юбками, блузками и подняли такой визг, что даже пятый отряд присмирел всем составом. Глядя на потасовку из тени, улыбалась Маша. Хихикала даже Лена, а Володя раздражённо обернулся и, сдвинув брови, зло гаркнул:
— Девочки, утихомирьтесь!
«Девочки» утихомирились только тогда, когда Миха с красным лицом и побитой спиной удрал с пляжа в одних плавках.
— А почему именно в шахту? — спросил Ванька, пихнув Юрку локтем в бок.
Тот скривился, пожал плечами:
— Ну а что ещё есть под землёй? Первое, что в голову взбрело.
— Володечка что-то совсем плохой… — Он обернулся на девчонок — говорила насупленная Ксюша. — Тут такие девушки в купальниках, а он, даже когда этот дурак Пронин скакал, ноль внимания на нас, — она разочарованно цокнула языком, — стараешься тут, а у него на уме одни дети.
— Просто он их очень любит. Кстати, редкое качество. — Полина перевернулась на спину. — Это мило, хорошим папой будет.
Снимая шорты и рубашку, Юрка прыснул от такого заявления: «Тоже мне, будущая мать». К его счастью, девчонки ничего не услышали. Беседа продолжалась.
— Может, случилось что, теперь переживает? — Ульяна попробовала оправдать Володю.
— Да о чём переживать? Тут и физрук, и другая вожатая, — лениво протянула Ксюша. — Нет, какой-то он слишком злой, не ровён час, стукнет этого Пчёлкина…
— Да нет же, я не об этом! — перебила Ульяна. — Может, у него девушка есть? Вон, вторая вожатая — Лена, например. А что? Спят в соседних комнатах, так, может, они «того»… Ну, вы понимаете. И поссорились?
Полина аж села:
— А ведь правда!
— Не может быть! — уверенно произнесла Ксюша.
— И почему? — успокоившись, Полина улеглась обратно.
— А потому, что Володи вчера на дискотеке не было, а Лена была и с Женей танцевала!
— Действительно! — Поля подскочила снова. — На дискотеку ходят все, даже вожатые младших отрядов. Это ведь самое интересное!
— Да успокойся уже, Поль! Ты лучше не суетись, а позови Володю сегодня, — предложила Ксюша. — Володя придёт, и мы узнаем, с кем он станет танцевать.
— А чего это сразу я?! Что это та…
— Эй, Конев! Ты чего это тут стоишь, уши греешь?
Юрка аж растерялся: больно ему надо подслушивать их глупую болтовню, сами кричали на весь пляж. Он мог бы проигнорировать выпад, но для приличия буркнул:
— Хочу и стою. Пляж общий.
— Мало ли, что общий, — продолжала змея Ксюша. — Шуруй.
— Эй, ты чего на меня взъелась? — оторопел Юрка, он никогда не слышал, чтобы девушки так разговаривали.
— Ты нас дурами выставляешь перед Володей, вот и взъелась! Мы прекрасно слышали, это ты Пронина подговорил!
— А кто меня дураком в стенгазете нарисовал? — Юрка сердито скрестил руки на груди.
— Сам виноват, нечего было гирлянды рвать. Так что давай, цокай отсюда, пугало парнокопытное, ультрафиолет загораживаешь!
— Вот-вот, — кивнули её гадюки-подружки.
— Пугало, значит? Парнокопытное, значит?.. — захлебнулся от возмущения Юрка, даром что лошади, если Ксюша о фамилии, непарнокопытные. — А тебя, пресмыкающееся, никакой ультрафиолет не спасёт. Такую дуру вообще ничего не спасёт. И вас тоже!
Юрке это казалось невозможно смешным, ведь он-то понимал истинную причину волнения Володи. Сначала того утопленниками застращали, теперь устраивают драки в воде — попробуй тут не разволноваться.
Володя заметно вздрогнул, дёрнулся вперёд, собираясь прямо в одежде прыгнуть в воду. Но тоненький девчоночий голос прозвучал снова, уже не испуганный, а слезливый:
— А-а-опять он дерётся!
«Да чтоб вас!» — прочёл Юра по Володиным губам.
Спокойно смотреть на Володю и обсуждать ситуацию, как это делала благоухающая Троица, Юрка не собирался. Посуровел лицом, перевернул свою классную импортную кепку козырьком назад и, чтобы казаться более внушительным, сердито зыркнул на малышню. Потопал к Володе в воду разнимать драку и призывать хулиганов к порядку.
— Пчёлкин, ты пионером стать хочешь?
— Хочу!
— А ты знал, что мальчиков, которые бьют девочек, в пионеры не берут?
— Нет, то есть… это она сама!
— Всё равно, что сама. Девочек нельзя обижать!
***
— Юрчик!
Полина схватила Юрку за локоть и заговорщицки посмотрела в глаза:
— Можно тебя на минутку?
Юрка думал, что после «парнокопытного» он ни за какие коврижки не станет разговаривать с кем-нибудь из этой Троицы. Но прошло полдня, и обида немного поутихла. А тут на тебе, сами подходят! Он посомневался пару секунд, позлился, но в итоге любопытство взяло своё.
— Что тебе надо? — он обернулся, посмотрел на неё вопросительно и одновременно сердито.
— Обиделся, что ли? Ну не обижайся, Юр. Лучше иди сюда, — Полина потянула его в комнату девочек. Там его ждали Ульяна и Ксюша, и Юрке очень не понравилось ехидное выражение на их лицах.
Юрка вздохнул — так вот что им надо. Все поголовно втюрились в вожатого и теперь хотят, чтобы Юрка их свёл? Ещё чего! К тому же он не забыл, как змея Ксюша обозвала его на пляже, а Поля с Улей поддакнули. А теперь, выходит, просят что-то для них сделать? После такого-то? Держите карман шире! Хотя… Внезапно в голове созрел коварный план.
— Да, — ответил Юрка, обведя троицу загадочным взглядом, — общаюсь немного, а что?
— А ты не знаешь, почему он на дискотеки не ходит?
Юрка пожал плечами:
— Не знаю, с малышнёй, наверное, возится.
Полина оживилась, аж закусила губу:
— Слушай, ну а может тебе удастся его как-нибудь на дискотеку привести?
Юрка сделал вид, что обдумывает предложение, хотя уже всё решил.
— Могу попробовать, не обещаю. Но…
— Что «но»? — Поля заулыбалась пуще прежнего — да так наигранно сладко, что у Юрки чуть зубы не слиплись, как от ириски.
— Что мне за это будет? — он нагло ухмыльнулся.
— А что ты хочешь?
Он снова сделал задумчивый вид, для убедительности даже подбородок почесал.
— Чтобы Ксюша меня поцеловала! В щёку — два раза и при всех!
— Что-о-о? — до тех пор спокойно сидевшая на кровати Ксюша нервно вскочила и залилась краской. Предложение Юрки ей явно не понравилось.
Он развёл руками:
— Или так, или сами зовите его на дискотеку!
— Юрчик, а подожди минутку за дверью? — попросила Полина, лукаво взглянув на Ксюшу. — Мы сейчас.
Он кивнул. Выйти не успел, как девчонки зашушукались за спиной. Через пару минут из комнаты выглянула мрачная Ксюша.
— Ладно, уговор.
Глава 4. Спокойной ночи, малыши!
Юра обожал это место раньше. Полянка вокруг каруселей покрывалась сплошным ковром из одуванчиков, сначала жёлто-зелёным, потом — белым, и, усыпанная опавшими пушинками, становилась пушистой и мягкой. Можно было нарвать охапку цветов и, бегая по лагерю, сдувать пух на волосы девчонок, которые так смешно злились и кричали, а потом ещё и бросались его догонять, чтобы расквитаться.
***
Саша втянул голову в плечи и что-то запищал, обслюнявив Юрке ладонь. Тот поморщился и сказал:
— Обещай, что не будешь орать, если я тебя отпущу. Иначе уволоку в лес и брошу в логово чёрных гадюк!
Саша закивал, и Юрка убрал руку от его слюнявого рта.
— Эх, Саня, Саня! — Юрка еле сдержался, чтобы не расхохотаться. — А почему ночью-то?
— А потому! Мне что, всем показывать, где я смородину видел? Ага, обойдутся!
— Между прочим, Саня, дедушка Ленин завещал делиться!
Саша надул губы и ничего не ответил, только зыркнул угрюмо.
— Так там Володя не может уложить нас спать, вот я и сбежал, пока он Кольку уговаривал.
— Ах ты!.. — Юрка представил, какая паника с минуты на минуту охватит Володю, когда он увидит пустую кровать. — Ну-ка, пойдём обратно.
Он схватил запищавшего Саню за ухо и, невзирая на сопротивление, потащил ребёнка к домику.
Володя растерянно оглянулся, и, как только увидел беглеца, его лицо вмиг посветлело.
— А я уже думал, что мне конец. — Он облегчённо выдохнул и шикнул на Сашу: — Ну-ка, быстро в кровать! Ты чего это, сбежать вздумал?
Саша молча залез под одеяло и повернулся на бок, ничего не ответив.
— Не могу этих оболтусов спать уложить! Девчонки мигом уснули и наверняка уже десятый сон видят, а этим будто кофеина в ужин подсыпали.
— Кошка! — выкрикнул Юрка. Малышня вздрогнула и засмеялась. — Пф! Это же совсем неинтересно и не страшно.
— Ещё пло глобик на колёсиках знаю. Стлашилка всем стлашилкам стлашилка!
— Ну это же тоже не страшно. Вам что, Володя хороших страшилок не может рассказать?
— Неа. Наоболот, он лугается, что мы стлашилки слушаем, а не спим. Только если по секлету, мы все лавно их лассказываем…
— И вы думаете, что я не в курсе? — усмехнулся вожатый. Хотел сказать что-то ещё, но обернулся, заметив, что балагур Пчёлкин как-то слишком подозрительно копошится под одеялом.
— Ага! Рогатка! Так вот кто плафон кокнул!
— А знаете, почему Володя не рассказывает страшилок? Чтобы вы лучше спали. И правильно, ведь Володя-то точно знает, что происходит с теми, кто не спит после отбоя…
— Что? — вылупил глаза Саня.
— Что-то плохое? — замер вполоборота какой-то кудрявый мальчишка.
— Что-то стлашное? — испугался Олежка.
— Я больше не буду, — канючил Пчёлкин, — пожалуйста, не забирай рогатку.
— Мамочки! — послышался тонкий девчачий голосок из-за двери.
— Сейчас я вам раскрою большой секрет. Только никому ни слова, об этом категорически запрещается рассказывать октябрятам — вы якобы маленькие ещё. Так что мне ух как уши надерут, если узнают… — его перебил нестройный хор, пылко дающий клятву не выдавать рассказчика. Юрка прокашлялся, придал голосу устрашающий тон и начал: — Ночью по лагерю ходит настоящее привидение! Давным-давно, ещё до Великой Октябрьской революции, неподалёку стояло барское поместье, а в нём жили молодые граф с графиней. Как говорится, жили — не тужили, хоть и женились по расчёту…
— Олежа, не перебивай. А по расчёту — это когда родители договорились поженить детей, а дети мало того что совсем маленькие, так даже не знакомы. Это делали, чтобы денег было больше, — объяснил Юрка как умел.
— Так вот, граф с графиней любили друг друга по-настоящему. Был у них большой двор, человек сто крестьян, а ещё много друзей: графов и графинь, князей и княжон, и даже великий князь — царёв родственничек, — был графу кем-то вроде товарища. Но вот началась русско-японская война, и великий князь призвал графа пойти вместе с ним во флот. И граф не смог отказаться. Он подарил своей графине на память красивую алмазную брошь и ушёл воевать. Но так и не вернулся…
— Юра, полегче, они же совсем не уснут!
— Ночью там было спокойно — ну разве что дверцы шкафов сами собой открывались, но ничего не грохотало и не шумело. А утром р-раз — кого-то мёртвым найдут! И так, что ни утро — в постели мертвец. Страшный: глаза навыкате, рот застыл в крике, язык высунут и шея… синяя! Искали виновного, искали, так и не нашли. Бросили этот санаторий. Деревенские, что жили неподалёку, в Горетовке, разграбили усадьбу: ни кирпичика там не оставили — всё растащили себе дома строить. Сейчас в том месте уже ничего не напоминает о графском доме, который когда-то там стоял, кроме одного: в зарослях черёмухи до сих пор можно найти барельеф, на котором высечен профиль графини, у неё на платье прицеплена алмазная брошка. Об этой легенде все давно забыли, но вот построили наш лагерь и вспомнили! — Юрка совсем понизил голос: — Сейчас я вам открою большой секрет, только вообще никому ни слова, ладно?
— Точно? Честное октябрятское даёте?
— Да-да! Ну говоли уже, говоли, Юла!
— Мертвеца нашли и здесь! Вот прямо здесь, в соседнем отряде! Покойник тут был только один, потому что после его смерти пионеры нашли его дневник, прочитали и всё узнали. Он писал обо всех странностях, которые происходят здесь ночью. Мертвец этот — вожатый, совсем молодой, первый год в лагере…
— Кхм… — Володя кашлянул, скептически приподнял бровь.
Юрка хитро глянул на него и кивнул, мол, да-да, про тебя, и продолжил:
— Он страшно боялся за свой отряд, а дети, как назло, очень плохо спали по ночам. С ними не спал и вожатый, всё ходил, следил, переживал. И вот однажды ночью, когда все уснули, вожатый уже не смог — режим сна сбился. Он сидел, записывал в тетрадку, которая была у него чем-то вроде дневника, всё произошедшее за день: куда и как ходили с ребятами, как те себя вели и так далее. И вот слышит он в тишине шорох, будто ткань волочится по полу. Вожатый насторожился, — уж больно странный звук, — выключил свет, лёг в темноте, замер. Сначала ему ничего не было видно, но только глаза привыкли, только он смог узнать очертания шкафа и тумбы, как увидел, что дверца распахнулась. Сама собой, беззвучно и резко, будто не открывалась совсем, а так и была открытой. Раз моргнул вожатый, смотрит — шкаф закрыт, дверца, как должна быть, закрыта! Удивился, не показалось ли ему, включил свет, всё записал. На следующую ночь повторилось то же самое. Он снова услышал шорох ткани об пол, и снова наступила тишина, и снова сами собой стали открываться дверцы. А в комнате пусто, ни теней, ни звуков! Но только он моргнёт, раз — одна дверца открыта, моргнёт второй — та закрыта, открыта другая! И всё происходит в мёртвой тишине!
— С синей, — кивнул Юрка. — Милиция расспрашивала всех жителей деревни. Когда очередь дошла до того самого старика, он рассказал им всё то же самое, что и вожатому. Милиционеры подумали, что он от старости уже чокнутый, и не поверили болтовне про графиню. Что она бродила сначала по своему дому, а когда дом разрушился — по лагерю. Что и сейчас бродит, ищет брошь, которую ей подарил граф. А когда не находит, злится и душит первого, кого заметит неспящим. Потому что думает, тот, кто не спит — вор, который украл её брошь. Ведь он — единственный, кого совесть мучает так сильно, что не даёт уснуть.
— Поэтому, ребята, после отбоя нужно спать.
— Да-да, — закивал Юрка, — лежать и молчать, чтобы и вы были целы, и ваши вожатые тоже. Иначе услышите шорохи графского платья и увидите, как графиня открывает дверцы и ищет брошь. Тут она вас и поймает! А ваши вожатые, между прочим, тоже ночами не спят — за вас переживают, прямо как тот вожатый-мертвец.
От нечего делать Юрка разглядывал в полутьме Володин профиль: длинный ровный нос, высокий лоб, пёрышки чёлки, острый подбородок. «А Володя красивый, — подумалось Юрке, — если приглядеться, если подумать, ну, наверное...»
— Юла?
— А?
— У тебя там двель не отклывается?
— Нет.
— Володя, а у тебя?
— Нет. Всё нормально, спи.
— Юла, Вололя?
— Что?
— Идите спать. А то плидёт ещё, а вы тут сидите.
— Вы точно не будете болтать? — спросил Володя уж очень строгим тоном, как показалось Юрке.
В ответ из разных углов комнаты прозвучало убедительнейшее: «Точно», «Мы уже спим», «Да», «Честное октяблятское».
— Я только спросить. Володя, а можно Юра ещё придёт нам страшилок рассказать?
— Я не против, но об этом лучше спросить у него.
— Юр?
— Только при одном условии. Если сейчас же заснёте и ночью никто никуда не встанет, тогда завтра приду и расскажу новую. А если кто-нибудь только пискнет, шиш вам, а не страшилка, довольствуйтесь своими синими шторами.
Мальчики забормотали обещания и уверения, каждый на свой лад, а Саша радостно закивал и укутался в одеяло по самые брови.
Но Володя не ответил. Он молча, целенаправленно топал к каруселям, которые стояли на той самой одуванчиковой полянке прямо напротив окон спальни. Аккуратно, чтобы карусель не заскрипела, он сел и принялся водить мыском кеда по земле, поднимая волны белых пушинок. Юра пристроился рядом:
— Я же просил не перебарщивать, — укорил его Володя.
— И в чём же я переборщил?
— Ничего себе вопрос! — Он сердито ткнул себя пальцем в переносицу. — Во всём, Юра. Они сейчас мало того что не уснут, так с перепугу ещё и в кровати надуют!
— Ой, да ладно тебе! Они что, маленькие, чтобы до туалета не дойти?
— Конечно, они маленькие! Как они пойдут, если ты им буквально запретил глаза открывать?
— Не преувеличивай. По-моему, они притворяются. Санька, самый впечатлительный из всех, и тот лежит себе спокойно. А если и правда напугал, то что? Тишина и покой — одни плюсы.
— Посмотрим, чем твои «плюсы» обернутся утром.
— Чем-чем? Да ничем! Им понравилось, раз завтра ещё рассказать попросили.
— Нет. — Тон был категорический. Володя кивнул на тёмные окна. — Я Лену танцевать отпустил, пока не вернётся, никуда не пойду. Не могу оставить детей одних.
— Вот засада! Как жаль… — раздосадованно протянул Юрка.
— Почему жаль? Почему засада? — оживился Володя. — Ты что, на меня рассчитывал? Но мы же не договаривались, да и вообще я не люблю дискотеки. Постой-ка… — он нахмурился и вдруг встрепенулся, что-то вспомнив. — Меня сегодня уже приглашали. Ульяна. Да, точно, Ульяна, а теперь ты. Говори, что вы задумали?
— Ничего. Просто девчонки слёзно просили привести тебя туда. Танцевать с тобой хотят, все дела.
— Что ещё за «все дела»? — хохотнул Володя. — Какие у меня могут быть с ними дела?
— Сам знаешь какие, — подмигнул Юрка и осыпал его роем вопросов: — Они что, тебе не нравятся? Ни одна? Совсем? Или ты уже с кем-то гуляешь? С Машей?
— C чего это ты взял? Нет, даже не в этом дело! Я — вожатый, а они — пионерки. Такие тебе и «все дела». А ты что тут сидишь? Тебя ведь ничего не держит, шёл бы, веселился.
Можно было бы ещё поуговаривать Володю, но, сказать по правде, Юрке уже не хотелось на танцы даже с ним — как-нибудь в следующий раз выполнит свою часть уговора. А сегодня ему и тут хорошо, под ясным небом, где ни единого облачка не закрывало яркого света звёзд да тонкой полоски луны.
— Хотел сценарий почитать, но света мало. — Володя похлопал себя по карману шорт и кивнул на единственный источник освещения — тусклую лампочку над крыльцом. — Да, наверное, будет невесело.
— Тогда я с тобой посижу.
— Ну, посиди, — равнодушно ответил Володя.
— Не рад, что ли? А говорил, что скучно…
— Рад. Рад, конечно, — подтвердил Володя, но, как показалось Юрке, скованно.
— Какая уса?.. А... эта. Вообще-то, нет никакой усадьбы, — с трудом разглядев в полумраке вытянувшееся лицо, Юрка удивился. — Ты что, поверил?
— Так ты все это придумал? И про великого князя, и про русско-японскую войну? Столько деталей... Ловко! А ты, оказывается, ничего… В смысле не такой и оболтус.
— Кто? Оболтус? Я похож на оболтуса?
— Нет, говорю же, что нет.
— К чему тогда это «ака-а-азывается», — Юрка жеманно протянул «а», передразнивая Володю. Получилось очень похоже. — Но барельеф с дамой на самом деле есть. Там, в диких яблонях, внизу по реке.
— Далеко?
— Минут тридцать на лодке. Так что насчёт оболтуса?
— Ну перестань.
— Ты поэтому хорохорился?
— Ничего я не... Ладно! — сдался Володя. — От разгильдяев обычно много не ждут, разве не так?
— Я ещё и разгильдяй?! — Он деланно возмутился. Отчего-то на душе было легко и весело, и Юрке захотелось подстегнуть Володю. Он твёрдо решил, что не отстанет, пока тот не извинится. Но Володя извиняться и не собирался.
— Сам виноват, что у тебя такая репутация.
— Я тут ни при чём. Просто этих дурацких вожатых так и тянет застукивать в самый неподходящий момент, а потом, меня не слушая, делать какие-то свои выводы. Ты про крышу, например, слышал?
Володя скупо протянул:
— Ну… Кто-то говорил, что ты в прошлом году…
Юра, перебив его, принялся пародировать писклявый голос Ольги Леонидовны:
— «Конев совсем распоясался — прыгает на хрупком шифере, ломает казённое имущество, подвергает опасности своё здоровье и нашу с вами, товарищи, репутацию как воспитателей. Негодяй этот Конев, вандал и шпана!» Тоже так думаешь, да ведь?
— Ещё чего! Я никогда не делаю поспешных выводов.
— Ну-ну, так тебе «не оболтус» и поверил. — Юрка усмехнулся. — А на самом деле всё было не так. На самом деле я помогал, доставал летающую тарелку. Иду, смотрю, Анечка… — Юрка запнулся, поймав себя на мысли, что произнёс это имя с излишней нежностью. — В общем, девочка из моего отряда сидит, плачет. Ну я спросил, почему. Оказалось, её тарелка залетела на крышу, она уже два дня просит завхоза достать, а тот хоть бы хны. Ей эту тарелку отец подарил, а до конца смены — день! Получалось — хрен ей, а не тарелка.
— Не ругайся, — приказал Володя скорее по привычке, чем всерьёз.
Юра проигнорировал.
— Ну я и полез. Там высота плёвая — раз подтянуться и готово, делов-то достать. Тут меня и застукали.
— А разве эта девочка не рассказала, как всё было?
— Рассказала, но кто её послушает? «Надо было Александра Александровича попросить». Просила она этого Саныча…
— Ну а что в итоге?
— Достал, вернул. Анечка вся сияет, благодарит, но Конев-то всё равно дебошир и шпана.
— Ладно, тут ты оправдан. А через дыру в заборе ты зачем лазишь?
— За куревом, — Юрка даже подумать не успел, выпалил как на духу.
— Ты ещё и куришь?! — обалдел Володя.
— Я? Да нет. Я так, попробовать. Больше не буду! — слукавил он и от греха подальше переменил тему. — А кто тебе сказал про дыру? Я думал, о лазе не знает никто!
— Все знают. И не просто знают, а уже заделали.
— Пф... ну и пусть заделали, будто я других ходов не знаю.
Володя оживился:
— Ещё есть? Какие, где?
— Не скажу.
— Пожалуйста, скажи! Юр, а если об этом мои бедокуры узнают? Сбегут ведь!
— Не узнают. И тем более не сбегут, это далеко, и из-за роста им не перебраться. — заверил Юрка, но, услышав нервное Володино сопение, для его спокойствия добавил: — Зуб даю, не сбегут!
— Юра, если что случится... мне так всыплют, мало не покажется!
Юрка задумчиво поковырял комариный укус на локте.
— Ты никому не рассказывай, ладно? Про лаз. И про курево тоже.
— Не скажу, если лаз покажешь. Я должен сам убедиться, что через него нельзя пробраться. И что там безопасно.
— Это брод, — сдался Юрка. — Хватит паниковать. Они же у тебя не ненормальные, чтобы реку переходить, где им воды по шею. — Володя неопределённо хмыкнул, а Юрка вспомнил. — Скажи лучше, что им рассказывать завтра? Детям твоим. Я же обещал.
— Придумай. Ты так ловко эту историю забабахал, придумаешь и другую.
— Легко сказать! С брошью у меня вдохновение было, а теперь всё, тю-тю. Что бы такое сообразить? Может, про маньяка?
— Маньяка? Откуда у нас маньяки? — прыснул Володя.
— Это же просто история, вымысел, — пожал плечами Юрка.
— Нет, надо что-нибудь более реалистичное и обязательно с моралью. Давай лучше разовьём тему поместья? Расскажем, например… про клад. Точно, давай клад?
— Хм… а это идея. — Юрка почесал подбородок. — Есть куда записать?
— Не слишком темно чтобы писать? — спросил, протягивая их Юрке.
— Сойдёт! У меня почерк крупный.
— Тогда давай, маэстро, начинай.
— Так вот. Граф с графиней были очень богаты. Перед тем как уйти на войну, граф взял большую часть своего состояния, спрятал в сундук и где-то зарыл…
— А графиня на что жила?
— Я же сказал «часть», вторую часть он оставил ей! Так вот. Под покровом тьмы безлунной ночью вынес сундук и где-то закопал, отметив место клада на карте. Но даже с помощью этой карты сокровище нельзя было найти, не разгадав графские загадки… Или нет. Пусть клад не графский, а партизанский. Точно! Оружие!..
Глава 5. Тоже мне вожатая
Главную роль Зины Портновой отдали Насте Мильковой — пионерке из второго отряда, которая прекрасно читала текст и даже внешне походила на Зину: те же тёмные волосы, большие круглые глаза и невысокий рост. Вот только смелостью Настя не отличалась — очень нервничала, когда говорила свои слова, от волнения у неё даже краснели руки. Младшую сестру Зины — Галю — предстояло сыграть маленькой рыжей Алёне из Володиного отряда. Роль Ильи Езавитова всё же отдали Олежке. Хотя Володя до сих пор сомневался, выбирать не приходилось: пусть Олежка картавил, но справлялся с текстом на уровень выше остальных и очень старался. Брата Ильи — Женю Езавитова — назначили играть Ваське Петлицыну. Тот был тем ещё бедокуром и шкодником, но в роль вжился быстро и отлично отыгрывал.
Ульяна отвоевала себе роль Фрузы Зиньковой, секретаря и главы «Юных мстителей», но по взгляду Володи становилось ясно, что он очень недоволен её игрой. Зато Полину сразу утвердили на роль чтеца — закадровый голос у неё получался замечательно. Просьбу последней из Троицы, Ксюши, услышали и удовлетворили на первой репетиции, и она очень гордилась званием костюмера, хотя не сшила и не скроила ещё ни одного костюма. Машу, которая, по мнению Юрки, умела играть только «Лунную сонату», за неимением лучшего, утвердили пианисткой. В лагере было множество разнообразной техники, и осветительной, и звуковой, всякой, но Володя настаивал на «живом» аккомпанементе, аргументируя тем, что тридцать лет назад спектакль сопровождала живая музыка, а именно — фортепианная.
Актёры пока плохо ориентировались в сценарии: кто-то выучил половину реплик, кто-то читал по бумажке. Целостной картины не выходило, но для третьей репетиции и так было неплохо. Вот только Володя никак не успокаивался — оставалось несколько незанятых ролей: бабушки сестёр Портновых, двух девочек и одного парня из юных мстителей, нескольких немцев, а ещё массовки — солдат и деревенских жителей!
По его приказу на сцене выстроились в ряд Настя, Алёна, Олежа и Васька. Ульяна уселась за стол.
— Отлично, — кивнул худрук. — Слушаем все, а «Мстители» в первую очередь. Ребята, помните, что этот спектакль не только о Зине, но и о вас. Вы — центральное звено и будете в фокусе на протяжении всей истории. Даю общие вводные, будьте внимательны, не подведите. Итак. Вы — подпольщики, вы — герои, причём герои юные, ведь, как всем известно, «Мстители» были немногим старше Юры, Маши, Ксюши и остальных… Этим их подвиг тем более велик. — Две «остальные» насупились и что-то обиженно забурчали, Володя, не слыша их, продолжал: — Да, дети того времени были не такими, как мы. Их родители воевали и побеждали в Гражданскую войну, ребята сами хотели и даже стремились воевать. Мы — легкомысленные, они — нет. Так что халатности не потерплю. Петлицын, ты меня слышал?
— Да-а-а… — ответил он осторожно.
— Внимательно?
— Очень.
— Повтори, что я сказал, — мучил его Володя — и поделом: на прошлой репетиции Васька так разбаловался, что едва её не сорвал.
Петлицын печально вздохнул и забубнил, кривляясь:
— Мы — партизаны, мы стремимся на войну! А ты не потерпишь халатности и всё такое…
— Будь серьёзнее, Петлицын! Мы тут не комедию ставим.
— Ладно-ладно…
Володя сокрушенно покачал головой — этот ответ его не удовлетворил, но тратить общее время на одного Петлицына было слишком расточительно, и худрук перешёл к делу:
— Все готовы? Юр, а где карта? Давай, клади скорее на стол.
— Товарищ главнокомандующий, есть «карту на стол», — отрапортовал Юрка и сел в зрительское кресло рядом с Володей.
— Эх… — тот разочарованно цокнул языком, — не нравится мне изба. Надо больше флагов и плакатов.
— Больше? — Юрка фыркнул и принялся перечислять: — «Смерть фашистской гадине», «Родина-мать зовёт», «Завоеваний Октября не отдадим»… Мало, что ли? К тому же рано ещё думать о декорациях…
— Нет уж. Сейчас самое время подумать об этом! Если нужное не найдём, придётся рисовать.
— Володь, ну это же нелогично! Они же подпольщики! Нормальные подпольщики не станут хранить и тем более развешивать по штаб-квартире всякую агитацию. Они же на оккупированной территории, тут фашисты каждый угол обос… спали.
— А ты откуда взялся? — опешил Володя.
— Пришёл, — бесхитростно пропищал тот. — Володя, а почему Петлицын играет Женю Езавитова? Его ведь я должен был…
— Потому что, Саня, ты своими полётами и прогулами не оставил мне выбора, — строго ответил худрук.
— Ну можно я тогда буду Николая Алексеева играть?
— Нет, для этой роли нужен мальчик лет двенадцати.
— А что мне тогда делать?
— Саня, ты очень красиво лежишь и стонешь… — задумчиво протянул Володя.
— Когда «Юные мстители» подорвут водокачку, ты будешь играть умирающего фашиста.
— Но…
— Зато главного, Сань! Хм… — Володя почесал переносицу и тычком поправил очки. — Так, ладно, поехали. «Мстители» стоят вокруг стола, смотрят на карту, готовят диверсию. Настя, начинай! Первая реплика про вражеский эшелон на железной дороге…
***
— Я понимаю, что Маша только «Лунную сонату» и умеет играть, но она тут ни к селу ни к городу.
— Не скажи! — парировал тот. — Соната отлично идёт фоном.
— Нет! — Юрка вскочил с кресла и выпалил на одном дыхании: — Володь, ну какая любовная лирика в патриотическом спектакле? Ты понимаешь, что такое «Лунная соната»? Это ноктюрн, это концентрация грусти, в нём до того много любви и одновременно несчастья, что совать его на фон в спектакль про партизан — просто… просто… вообще не то!
— И что ты предлагаешь?
— «Аппассионату»… Погоди спорить, сейчас я всё объясню. Во-первых, это любимое произведение Ленина, во-вторых...
— Она же сложная. Кто её сыграет?
— Маша… — брякнул Юрка и только потом сообразил, что Володя прав: «Аппассионату» никто не сыграет, даже Юрка не смог бы. — Ладно, хорошо, тогда можно «Интернационал».
— Это как напоминание о подвиге Муси Пинкензона (1)?
— Ага, — подтвердил Юрка, обрадованный тем, что даже ассоциации у них сходятся.
— Хорошая идея, предложу Маше. Но «Интернационал» — это же гимн, он бодрый, победный, на фон не подойдёт. Давай для фона всё-таки пока на «Лунной сонате» остановимся?
— Да говорю же, она сюда не подходит! Вот зачем тебе ноктюрн в начале? Зачем сразу и за упокой?
Юра набрал полную грудь воздуха, собираясь снова выдать пулемётной очередью всё, что думает о «Сонате», но его прервали.
— Конев! Не знаю, чего ты всем этим добивался, но добился. Поздравляю!
Ира пылала праведным гневом и, спускаясь по ступеням вниз, кричала так, что Юркино сердце забилось в горле. Следующей после испуга эмоцией была злость — она снова пытается обвинить его в чём-то!
— Что я опять сделал? — Юрка шагнул Ире навстречу.
Она стояла в проходе между креслами. Остановившись напротив, глядя Ире в глаза, Юрка хотел было со всей дури пнуть зрительское кресло, чтобы хоть немного обуздать закипающую внутри злость. Но Володя внезапно оказался рядом и молча положил руку ему на плечо.
— Конев, где ты шатался всю ночь? Почему Маша вернулась в отряд под утро? Что ты с ней делал?
— Я же вечером вернулся…
Тут Володя обернулся к Ире и подал голос:
— Ира, давай спокойно и по делу. Что он натворил?
— А ты не лезь не в своё дело, Володя. Ты за него на собраниях заступаешься, а он девочек растлевает!
Услышав такое от Иры Петровны, Юрка обомлел, его брови поползли на лоб. Володя сиплым шёпотом прохрипел: «Что-о-о?» Ира молчала.
— Далась мне эта Маша, ничего я с ней не делал! Совсем обнаглела такое говорить?! — он хотел добавить пару ругательств, но оторопело замолк, поздно осознав услышанное: «Володя за меня заступается?!» Уже не обращая внимания на ответные крики вожатой, он уставился на него и глупо захлопал глазами. Желание расколошматить что-нибудь сошло на нет.
А Ира продолжала:
— Лучшая девочка из отряда! Без пяти минут комсомолка! Только связалась с тобой и началось: работает плохо, зарядку просыпает, сбегает с…
— Так стоп. Ирин, ты хочешь сказать, что этой ночью Маши не было в отряде?
— Да!
— И так как Юры тоже там не было, ты считаешь, что он был с ней?
— Да, именно!
— И их кто-то видел вместе?
— Нет, но очевидно же!
«Очевидно же» взбесило Юрку окончательно. Проглотить эту пилюлю он уже не смог и шарахнул ногой по стулу. Сидение-крышка подлетела на полметра и брякнула об пол. Никто, кроме самого дебошира, не обратил на это внимания.
— Ты вот опять его покрываешь, а он лучшую пионерку отряда… — и Ира выразилась так грязно, что Юрка аж обомлел.
— Повторяю, Конев был со мной! — рявкнул Володя.
— Не ври мне! Не был, я знаю. Я проходила мимо твоего отряда, свет не горел! — победно оскалилась Ира. — Ну, Володя, такого я от тебя не ожидала! Конев, а ты… Конев, я всё терпела, но это уже чересчур! Завтра я поставлю вопрос о твоём отчисл…
— Ира, постой, — Володя, пытаясь её урезонить, понизил голос. — Юра правда был со мной и мальчишками из моего отряда. Если тебе нужны свидетели, они есть. И вообще, почему ты начинаешь разбирательство сейчас, почему не на собрании?
— Я только что узнала!
— А какого чёрта Маша не явилась к отбою? — вклинился Юра. — И почему ты устраиваешь нагоняй не ей, а мне? Почему ей это прощается?
— Потому что ты… потому что…
— Потому что ты привыкла, что Юра всегда крайний! — не выдержав, взорвался Володя. — А почему тебя волнует он, а не Маша? Что ты пристала к нему, влюбилась что ли?..
— Как думаешь, мне конец?
Володя помотал головой:
— Пусть только попробует что-то сказать на планёрке, я её на место поставлю… Это уже ни в какие ворота не лезет! Какая из Ирины вожатая, если она не знает, что творится у неё в отряде?
— Спасибо, Володь, — сказал он, вложив в это слово столько благодарности, сколько только мог передать.
— Вопрос только — где эту Машу леший носил? — вместо ответа протянул Володя.
***
— Юра, ты должен обязательно отпрашиваться у Ирины... Ничего себе лучшая пионерка. «Лучшие пионерки» спать по ночам должны, а не по лагерю шататься…
— Володь! Пока ты репетицией командовал, я слышал, как Саня с Петлицыным шушукались. Петлицын сначала меня, а потом его подговаривал пойти ночью мазать девочек зубной пастой. Я-то отказался, а Сашка кивнул. Они, похоже, диверсию готовят!
Володя насторожился:
— Петлицын? Так он же из второго отряда, какое ему дело до младших ребят?
— Как какое? Это же весело, малышню подговорить…
— Ничего весёлого тут нет, это опасно!
— Ой да ладно тебе! Себя вспомни в этом возрасте, будто ты ни разу младших на всякую ерунду не науськивал!
— Вообще-то, нет, Юра. Надо мной никто не смел шутить, и я ни над кем не издевался. А ты? Неужели ты был хулиганом?
— Хулиганом? Конечно нет! — даже не краснея, соврал Юрка. На самом деле как только он не пакостил и чем только не занимался после того, как у него вдруг появилось слишком много свободного времени.
— Вот блин... Ну и проказники мне достались... — на его лице отразилась смесь растерянности, переживания и раздражённости.
***
— Слушай, Юр, ты же придёшь сегодня вечером к нам? Я попросить хотел…
— Что?
— Я всё из-за этой зубной пасты переживаю. Они же маленькие ещё, не знают, что это может быть травмоопасно.
Юрка кивнул:
— Ну, в принципе да… мне года два назад какой-то умник в глаз вмазал пастой. Жгло так, что думал — ослепну. Потом неделю с опухшим веком ходил.
— Но ты не переживай! — поспешил успокоить он. — Мы знаем об их коварных планах, значит, сможем препятствовать…
— Препятствовать бесполезно. Сегодня пресечём — напакостят завтра. Важнее другое: чтобы они знали, что нельзя мазать в глаза, уши и нос. И я вот что придумал: надо рассказать им страшилку про зубную пасту.
— Ага, вчера ты был против, чтобы я пугал твою ребятню…
— Нет, Юр, пусть лучше в моём отряде в кровати надуют, чем кто-нибудь задохнётся или получит ожог. Тем более ожог глаз!
Юрка почесал затылок.
— И что такого страшного про зубную пасту можно придумать?
— До отбоя вагон времени, сообразим.
***
— Что опять? Зачем? — буркнул тот, но, скинув с себя одеяло, послушно сел.
— А вот зачем, — Володя пошарил рукой под подушкой, выудил оттуда тюбик зубной пасты и выпрямился. Затем внимательно оглядел ряды кроватей. — У кого ещё что-то под подушкой припрятано? Сань?
— А что сразу я? — пискнули из левого ряда у стены.
— А потому что ты всегда молодец.
— Ребята, — нравоучительно продолжал Володя. — Не вздумайте никого мазать зубной пастой! Это может быть опасно, вы понимаете?
В ответ донеслось пара ленивых «угу» и «ну да». Володя тяжело выдохнул, набрал в грудь воздуха и хотел было ещё что-то сказать, но из коридора послышался громкий вскрик, после — топот, хлопок двери и несколько всхлипов.
— Я сейчас вернусь. — Володя рванул к выходу из комнаты, крикнув на ходу: — Юр, присмотри за ними!
— Ты обещал нам стлашилку!
— Да, Юра, обещал!
— Давай новую страшилку!
Юрка громко фыркнул и сложил руки на груди:
— Ну не знаю даже, — протянул он. — Володя мне вчера запретил вам страшилки рассказывать, говорит, вы маленькие ещё. А ведь и правда — маленькие! Даже проделку с зубной пастой подготовить не смогли...
— Так откуда же я знал, что он под подушку полезет! — попытался оправдаться Пчёлкин.
— А нечего было некоторым на весь театр об этом орать! — в тон ему ответил Юрка.
— Это не я, это Саня! — насупился Пчёлкин.
— Зато у меня пасту не отобрали! — толстяк победно взмахнул тюбиком над головой.
— Ну-ка, спрячь! — шикнул на него Юрка и добавил угрожающе: — Ты даже представить не можешь, какие ужасы происходят в «Ласточке» с шутниками, которые пастой мажутся! И это не выдумка, я сам видел…
— А что такого с ними плоисходит, Юл? — Олежка вылез из-под одеяла и заинтересованно уставился на него.
— Что ты видел? — скрестил руки на груди храбрящийся Пчёлкин.
Юрка прищурился, зная, что ребята видят его силуэт на фоне окна, оглядел комнату.
— Вы точно хотите это знать?
На долгие полминуты в отряде повисла тишина, и только потом послышалось одно неуверенное «да», которое подхватили несколько голосов.
На рядом стоящей кровати клацнули чьи-то зубы.
— Что, страшно?
— Ну-у-у… — неуверенно протянули откуда-то с соседней кровати.
— Нет! — смело заявил Саня.
— Рассказывай! — поддержал его Пчёлкин.
— Четыре года назад в «Ласточку» приехала девочка, Нина. Обычная девочка, ничего примечательного в ней не было, только глаза — они у неё были уж очень красивые. Большие и такие ясные, голубые, как небо.
— Юла, а ты её знал? — перебил Олежка.
— Конечно, — сразу же подтвердил Юрка. — Правда, мы не общались, потому что мне тогда было чуть больше лет, чем вам, а ей — пятнадцать, взрослая, в общем… Нина была очень одинокой и нелюдимой девочкой, она так и не завела себе друзей. Бывают такие люди — замкнутые и стеснительные. Из-за того, что она ни с кем не могла подружиться и бродила по лагерю совсем одна, её стали считать одиночкой. Подтрунивали над ней, шутили и обзывали и даже придумали обидное прозвище — Бобыль.
Дети захихикали — смешное слово, Юрка шикнул.
— Как-то ночью девчонки из Нининого отряда решили намазать парней зубной пастой. Это ведь своеобразный ритуал у старших отрядов: если вас ни разу за смену пастой не намазали, значит, смена прошла зря.
— Так вот, Нину, конечно, никто не позвал. Ей было очень обидно слушать, как соотрядницы, хихикая, обсуждают, кто какие узоры вывел на лицах у ребят. И то ли обида управляла Ниной, то ли ей захотелось отомстить, но в следующую ночь она извела почти всю свою пасту, чтобы напакостить девчонкам. Но из-за того, что Нину никогда не звали участвовать в таких шутках, она не знала основных правил. Например, что нельзя попадать пастой на волосы, ведь она, застывая, твердеет как бетон и её бывает до того трудно смыть, что приходится выдирать волосы. И вот утром две девочки не смогли смыть пасту с волос! А месть — штука заразная… Сначала подозрения пали на парней из отряда, и мстить собирались им. Но кто-то заметил, что тюбик зубной пасты Нины почти пуст, да и сама Бобыль ночью осталась не тронута… Весь день она слышала, как соотрядницы шушукались и обговаривали план мести мальчишкам, но ночью эта месть пала на ничего не подозревающую Нину! Она проснулась под утро из-за того, что у неё очень сильно горело лицо, а особенно — веки. Ничего не понимая спросонья, она открыла глаза и потёрла их... Жжение стало таким сильным, что Нина заплакала, продолжая тереть глаза. Но от этого стало ещё хуже! Ей никто не помог, вокруг слышались только хихиканья. Тогда она вскочила и, ничего не видя, на ощупь выбежала из корпуса. — Юрка взял театральную паузу, перевёл дыхание. — А утром… Утром третий отряд, который первым явился на зарядку, увидел в бассейне Нину. Она плавала спиной кверху. Мёртвая! В белой пижаме, руки раскинуты в стороны, а волосы колышутся на воде… Нину вытащили, развернули лицом и увидели, что вместо её красивых голубых глаз — два красных выжженных провала!
— Потому что она бежала с закрытыми глазами и упала туда. А плавала Нина плохо, к тому же глаза жгло, вот она и утонула.
— Юла, ты это видел, плавда?
— На этом история не закончилась! — перебил Юрка зашумевших ребят. — Этот случай попытались поскорее замять, чтобы не поднимать шумиху, смену сократили, всех разослали по домам, но слухи-то всё равно разошлись! Пионеры и вожатые, которым приходится по ночам бывать у бассейна, в определённое время — в три часа и семнадцать минут — видят над ним голубоватое свечение. Оно висит в воздухе ровно четыре минуты, а потом улетучивается будто от порыва ветра в сторону корпусов со старшими отрядами. И именно в эти ночи там происходят странные вещи — на утро кто-нибудь просыпается, вымазанный зубной пастой: то на щеках, то на лбу. И всегда это только один человек — самый большой шутник в отряде, и мазки такие непонятные, будто кто-то целится в глаза, но никак не попадает. А потом эти шутники рассказывают, что им всегда снится один и тот же сон. Они слышат плеск воды, и чувствуют, как их лица гладят чьи-то пальцы. А потом мягкий девичий голос зовёт: «Пойдём побалуемся, у меня есть зубная паста...» И ни у кого не возникает сомнения, что это дух девочки Нины Бобыль бродит в такие ночи по лагерю и ищет, с кем поиграть. Говорят, Нина специально выбирает самых проказливых — с ними весело, но одновременно она хочет отомстить за себя. Поэтому сначала зовёт играть, а потом намазывает пастой и топит. Хочет попасть в глаза, но не может, потому что слепая.
— С чего ты это взял? — возмутился Юрка. — Думаю, что теперь может и к вам наведаться, раз вы тут веселье планируете. Так что будьте осторожны с зубной пастой!
— Она правда может выжечь глаза?
— А ты, Сань, Нину позови, она придёт и проверит…
— О-ой!
— То-то же! И зарубите себе на носу, что никогда и ни за что нельзя мазать глаза, нос, уши и волосы. — Юрка поднялся с кровати и потянулся, хрустнув позвонками.
— А почему нос и уши? — спросил Олежа.
— Олеж, ну сам догадайся — паста засохнет, дышать нечем, а из уха не выковырять. Ладно. Пойду-ка я Володю поищу, куда-то он запропастился. Обещаете лежать смирно и не пакостить?
— Обещаем!
Юрка направился к двери, но остановился у кровати Саши, сунул руку ему под подушку.
— Вот это я всё равно лучше заберу, — сказал он, вытащив тюбик пасты. — От греха подальше.
— Да забирай, всё равно я передумал. Не пойду никого мазать… пока... — пробурчал толстяк.
***
Комната располагалась в дальнем конце коридора. Ничего не видя перед собой, ощупывая пальцами стены, Юрка крался на свет, который тонкой полоской струился из-под двери. Ему всегда было любопытно посмотреть, как живут вожатые, а в особенности Володя. И вот наконец появился повод наведаться к нему в гости.
Сперва он увидел идеально ровно застеленную коричневым покрывалом кровать, над ней — плакат группы «Машина времени». Вскоре показалась стоящая возле кровати тумбочка, на которой лежали порядком измятая Володина тетрадка и футляр от очков, стоял стакан воды и пузырёк валерьянки. Но самого Володи не было и здесь. Юрка сделал шаг назад, собираясь уйти, как шёпот повторился: «Это был просто танец» — и из-за распахнутой двери появилась широкая, в синей олимпийке спина и коротко стриженный затылок физрука.
Женя поднялся, прошептал ей на ухо несколько слов, и Ира, наконец, сдалась. Она потянулась к физруку, обняла его за шею и поцеловала в губы.
Он схватился за ручку, собираясь закрыть парочку от чужих глаз, — не дай бог дети увидят, — потянул на себя, но громко ударился локтем о косяк. Ира вздрогнула, дверь хлопнула, за ней послышалась возня.
«Тоже мне вожатая!» — возмущался Юрка, шагая к выходу из домика. Он застал их случайно, но всё же чувствовал себя неловко и хотел как можно скорее исчезнуть отсюда. «Ещё бы Ира знала, что творится у неё в отряде, когда она занята своей личной жизнью и сама чёр-те где шатается по ночам! Как Володя допустил такое безобразие у себя в комнате!»
Юрка не стал вмешиваться в педагогическую драму и только махнул Володе рукой на прощание. Тот молча кивнул в ответ и скрылся в домике, а Юра отправился к себе.
— Юра, подойди на пару слов, — позвала Ира негромко.
— Что? — сухо спросил тот.
Обычно смелая Ира Петровна была сама не своя — топталась на месте, беззвучно открывала и закрывала рот, жутко стеснялась. Но Юрка и без слов понял, что она хочет ему сказать.
Ира с облегчением выдохнула.
— Как хорошо, что ты понимаешь! Конечно, ты всё видел. И да, это не совсем правильно, ведь здесь лагерь, дети. Но ты же взрослый человек! Видишь ли... — она попыталась объясниться ещё, но Юрка прервал этот неловкий монолог.
— Ни к чему всё это, Ира Петровна. Взрослый человек — вы, а я… а я вообще хочу спать. Меня дети умаяли.
Сказав это, он на самом деле отправился спать.
Разумеется, то, чем занимается с физруком Ира, Юрки не касалось, но это знание было ему на руку — пусть только посмеет теперь обвинить без вины!
— Выйди на крыльцо. Тебя зовут.
— Опять Ира? — проворчал Юрка.
Собрав волю в кулак, он всё-таки встал с постели и, медленно, лениво, не открывая глаз, принялся одеваться.
— Нет, Володя.
— Володя? — Глаза сами собой распахнулись.
— Я всего на пять минут, — Володя поднялся ему навстречу и, разглядев в мерцающем свете мятого Юрку, забеспокоился. — Разбудил?
— Нет, нормально, — сонно прогнусавил тот, приглаживая растрёпанные волосы. — Что-то случилось?
— Да нет, я просто так, попрощаться. А то не дали...
— Куда ты пропал так надолго? — спросил Юрка, опускаясь на скамью и жестом приглашая Володю сесть рядом.
— Беглянку искал.
— Беглянку? Девочку?
— Представь себе, да! Есть у нас такая, Юля. Эта смена у всех в нашем отряде первая, а Юля ни в какую не может и не хочет привыкать к лагерю. Ни с кем не дружит, всё к родителям просится, а теперь вот вообще решила устроить побег. Когда нашёл её, призналась, что пыталась сбежать, но потерялась.
— А чего ты мне не сказал? Я бы помог искать. Вдвоём с тобой в два счёта бы справились.
— За мальчиками следить некому. Да ты не бери в голову. Во-первых, завтра родителям позвоним, чтобы она их хотя бы по телефону услышала. А во-вторых, скоро родительский день, Юлина мать приедет, успокоит. Или заберёт домой. Лучше бы забрала.
— Ясно…
Этой ночи не хватало только одного — треска костра. Они с Володей снова сидели рядом, лишь изредка переговариваясь обо всякой ерунде вроде озверевших комаров.
— Мне кажется, нет, — честно признался Юрка. — Я боюсь, что они захотят провести эксперимент, на деле проверить, правда ли паста застывает на волосах как цемент.
— Волосы — это ладно, — отмахнулся Володя. — Лишь бы не нос и глаза.
— Ну, мне пора. Завтра рано вставать на планёрку, а опаздывать нельзя.
Он положил поднявшемуся вслед за ним Юрке левую руку на плечо. Юрка ждал, что похлопает, но Володя то ли сжал, то ли погладил его и протянул правую, чтобы попрощаться.
— Спасибо за всё, — прошептал он чуть сконфуженно.
— Завтра я с отбоя сбегу, — выпалил Юрка. — Будешь ждать на каруселях?
Володя усмехнулся, укоризненно покачал головой, но журить не стал:
— Буду.
Кутаясь в тонкое одеяло, Юрка буквально провалился в сладкий сон и упал в нём не на жёсткую кровать, а на мягкий одуванчиковый пух.
Глава 6. Беседы о личном и неприличном
— Откуда у тебя этот шрам?
— Да это как-то раз хулиганы ко мне пристали. Их было трое, между прочим, а я один! Вот и… — он запнулся. Юрка всем рассказывал этот вариант истории появления своего шрама. В ней он был храбрым малым, который ценой собственной разбитой в кровь губы отбился от задир на улице. Но почему-то Володе хотелось рассказать правду. — Знаешь, на самом деле я грохнулся с качелей, когда мне было одиннадцать. Раскачался очень высоко, хотел повыделываться перед соседскими девчонками, они гуляли тогда недалеко, отпустил руки и… В общем, красиво кувыркнулся через себя, вылетел с качелей, прочесал носом пару метров земли и врезался лицом в песочницу. Расшиб губу так сильно, что минут пятнадцать не могли остановить кровь. Бате даже швы пришлось наложить! Вот так.
— Зато у тебя есть память о коротком свободном полёте. Карлсон.
Юрка не смог сдержать улыбки: «Странный этот Володя всё-таки, слишком уж добрый и понимающий». Даже Юрка сам над собой из-за такого позлорадствовал бы, а Володя не стал.
— Карлсон у нас Саня. А я...
— Гагарин?
— Максимум Чкалов. Я ведь не так далеко улетел, — ответил Юрка и испытующе посмотрел на вожатого: — Ну? Раз я поделился с тобой своим секретом, то давай и ты делись!
— Ладно, спрашивай.
— Почему ты на самом деле пошёл в вожатые? Видно ведь, что не очень любишь заниматься детьми.
— Хм… — размышляя над ответом, Володя рассеянно ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки. Вздохнул и выпалил будто заученную фразу: — Это хороший способ приобрести полезный опыт и — Юра, не спорь, — получить характеристику для партии.
— Опять двадцать пять — характеристика! А если по правде, неужели это всё? Только хорошая репутация?
Володя замялся, снова поправил очки, хотя те были вполне на своём месте.
— Ну… не совсем. Если честно, то я всегда был очень застенчивым, мне довольно сложно сходиться с людьми, общаться, дружить. А дети… У меня мама работает воспитателем в детском садике, она и посоветовала пойти вожатым. Сказала, что, если я хочу научиться находить общий язык с людьми, лучше начинать с детей — они раскрепощают. — Он снова замолчал, и Юрка подумал, что, если Володя сейчас опять поправит очки, придётся стукнуть его по руке. — На самом деле толку больше от тебя. В смысле, ты лучше находишь с ними общий язык.
— Это наша общая заслуга, — сказал он. — Я ведь тоже не люблю возиться с мелкими, то есть не умею. Но чтобы помочь тебе, вот... Кстати, вспомнил! Вчера после ужина топал в отряд и увидел Олежку. Сидит у площади один, плачет, я подхожу, спрашиваю, что случилось. Его, оказывается, всё это время ребята дразнили из-за картавости, а теперь, когда у него почти что главная роль, подтрунивать стали, мол, он не справится. Бедняга и так стесняется, а тут ещё от ребят слышит всякое, вроде «Как же ты собираешься выступать, если так ужасно картавишь!».
— Прямо так и сказали? Кто?
— Не знаю, кто. Я и так-то Олежку понимаю через слово, а тут он хныкал, я половины не разобрал. В общем, Володь, я подумал, а правда, он же очень плохо выговаривает все эти слова, типа «партизаны», «борьба» и прочее…
— «Картавый на главную роль»... — угрюмо повторил Володя. — Роль, конечно, не главная, просто текста много… Но он сам просился, и я думал, это, наоборот, придаст ему уверенности в себе. Надо что-то сообразить, но роль забирать нельзя, Олежка очень расстроится, так старается ведь... Есть идеи?
— Есть, об этом и хотел сказать! Давай, пока он не успел выучить все слова, перепишем его реплики, чтобы слов с буквой «р» было как можно меньше?
Юрка так обрадовался, что подпрыгнул на карусели:
— Конечно! Конечно, хочу!
Мало того что он перестанет по два часа валяться в палате, не зная, чем себя развлечь, это время будет только их с Володей, личное! Зачем он вообще спросил — ответ же очевиден. Но радость быстро угасла, стоило Юрке вспомнить строгий голос Ольги Леонидовны и её нарекания: «Ребёнок всегда должен быть занят делом, вожатый всегда должен знать, где он находится и что делает». Но вожатая у него Ира, а не Володя. Юрка поник. Отпустить оболтуса Конева с тихого часа? Как же! Это совершенно невозможно, зачем только Володя его дразнит?
— Да, но текст — это текст. Даже если дадут добро на переписывание, меня отпустить — совсем другая история, — Юрка совсем скис.
— Я тебе, наверное, секрет открою, но в нашем лагере есть дети, освобождённые на тихий час. Удивительное дело. В моём лагере никогда никого не освобождали, но, видимо, времена меняются. Потом, мне тебя давали не как актёра, а как помощника. И вот теперь помощь по-настоящему нужна. Лишить тебя соревнований, общественной работы или дискотеки они не могут, заставить писать во время репетиции — тоже, ты нужен мне.
— Мне кажется, что всё равно не сработает.
— Я со старшим вожатым поговорю, а ещё Лену попрошу поддержать, она же со мной работает, всё видит и знает. — Володя, конечно, заметил перемену в его настроении и весело потрепал за плечо. — Попытка не пытка. Посмотрим, какой из меня дипломат.
Они как обычно сидели на детской площадке. Юрка от радости ударил ногой по земле и закружил карусель. Пушинки одуванчиков до того момента парили над землёй, лишь изредка поднимались выше колена и лезли в нос. Теперь, растревоженные ветром, они заметались по воздуху бешеным роем.
Разом, будто по команде, парни ударили ногами в землю и остановились. Пушинка попала Юрке в горло, он закашлялся и, ослеплённый выступившими слезами, глупо хлопая глазами, заозирался вокруг и поразился красоте этого места. Он будто впервые его увидел. На земле белыми поломанными зонтиками кружили и лениво оседали на траву одуванчики. Зонтики на земле, и в небе тоже парили зонтики — неподалёку от лагеря был аэродром. Над «Ласточкой» каждый день пролетали белые самолёты, из них прыгали белые десантники, раскрывали белые парашюты и опускались вниз, учились приземляться. Смотрелось это нереально красиво. И как Юрка не замечал этого раньше?
Приглядевшись, он понял, что в этом месте красиво всё и Володя очень красив. Особенно сегодня, сейчас, когда сообщил эту прекрасную новость и вдруг, радостный, растрёпанный и румяный, засмеялся так заразительно, что и Юрка захохотал. Он никогда не видел Володю таким счастливым. Юрка, наверное, и сам никогда не был так безотчётно счастлив — ему разрешили уходить с тихого часа, а это значит, что теперь они могут быть вместе сколько угодно времени. И с тех пор каждую свободную минуту они тратили на переписывание сценария — нужно было поскорее его закончить и отдать учить Олежке.
Всем, и взрослым, и детям, казалось, что они и парой слов не успели перекинуться с родными, Юрка не исключение, только про театр рассказал. Хотелось поделиться радостью, что он познакомился с замечательным парнем Володей и подружился так крепко, что теперь не знал, как без него и дня прожить. Мама бы, наверное, обрадовалась такой новости — наконец, сын одумался, общается не с какой-нибудь шпаной, а с настоящим комсомольцем. Но Юрка раскрыл рот и смутился, не зная, как правильно передать свои чувства и как вообще охарактеризовать их.
А что ещё говорить маме? Кормят сытно, но не очень вкусно? Будто она сама не знает, как и что бывает в лагере.
Перед тем как сесть в автобус, мама чмокнула Юрку и осторожно спросила:
— Ты уже с кем-нибудь подружился из девчат? Ни с кем меня не познакомил…
— Вот Ксюша, её приглашу потанцевать, — ответил Юрка, сконфуженно тыкая пальцем в Змеевскую. Ему стало очень неловко. Мама ни разу до этого не говорила с ним о девушках.
К вечеру вымотался теперь он. Юрка, конечно, спать не пошёл, но корпеть над сценарием ни желания, ни сил не было. И они с Володей просто сидели на каруселях и болтали о всякой всячине.
— Бой, битва, — Юра выдал пару синонимов и подавил чудовищный зевок.
Сегодня они засиделись. Солнце палило особенно сильно, Володя прятался в тени растущей рядом с каруселью черёмухи и не высовывал оттуда своего — в чём Юрка убеждался раз от раза, — красивого носа. Сам же Юрка весь день не снимал любимой импортной красной кепки. Его лоб вспотел, застёжка больно давила на затылок, но Юрка стойко терпел неудобства, боясь даже в тени получить солнечный удар.
— Бой с врагом, битва с недругом, неприятелем… Как-то по-дурацки звучит.
— И всё с «р», — согласился Володя.
— Захватчик! — осенило Юрку, он остановился, значительно подняв палец вверх.
— Точно! — Володя выглянул из-за бумаг, сверкнул очками и улыбнулся. — А… нет, подожди. В соседнем предложении «захватчик», и оттуда его нельзя убирать.
— Как это нельзя? А ну, дай посмотрю. — Юра плюхнулся на сиденье рядом с ним и выхватил тетрадку.
Листы медленно повалились на землю и разлетелись на лёгком ветру. Провожая их взглядом, вожатый посмотрел на свои ноги и покраснел.
— Ой, — прошептал он. Лишь бросив взгляд вниз, Володя понял, что уже почти минуту держится за Юркину коленку, и резко убрал руку.
— И-извини. — Юрке почему-то тоже стало неловко. Он смущённо кашлянул и как бы между делом перевернул кепку козырьком назад.
— Как странно ты её носишь. — Это замечание, как и деланно бодрый тон Володи, показалось глупым.
— Я и не ношу. Ну, то есть ношу, но сегодня жарко, а сейчас пришлось, чтобы ты… ну чтобы не стукнуться… ну… — он совсем замялся, а потом резко сменил тему: — А что, не нравится?
— Да нет, тебе хорошо. Чёлка так смешно торчит. Вообще, клёвая кепка! И джинса у тебя тоже клёвая, и поло. Я помню, ты так потрясно оделся на дискотеку… На которую так и не пошёл.
— Ну да, это всё импортное. — Юрка аж загордился собой — он никогда и не сомневался, что шмотки у него отличные.
— Где это богатство достал?
— У меня родственники живут в ГДР, оттуда привозят. А вот кепка, кстати, не немецкая, а вообще американская.
— Клёво! — воскликнул Володя.
— Там в Германии, ты знаешь, не только одежда обалденная.
— Да, знаю, и техника тоже, и машины. Как-то в журнале я видел такой мотоцикл!.. — Володя округлил глаза.
— В журнале… Да, журналы там такие, каких в СССР никогда не будет.
— Во даёшь! Я ему про мотоцикл, а он про журналы. Не очень-то на тебя похоже.
— Ты просто не видел их и не знаешь, о чём говоришь. Там тако-о-ое! — Юрка заговорщицки поднял и опустил брови.
— Ну что, что?
— Не скажу.
— Юра! Что за детский сад вторая группа? Говори.
— Ну, хорошо, скажу, но по секрету, ладно?
— Честное комсомольское.
Юрка с прищуром посмотрел на него:
— Могила?
— Могила.
— Весной к нам дядя приезжал, всякого навёз: шмотки, естественно, маме косметику, папе там кое-что и журналы. Ну, обычные журналы, только на немецком, с одеждой и всяким в дом. Ну и вот. Вечером меня отправили спать, а сами закрылись на кухне. Мама быстро ушла, и дядя остался с отцом вдвоём. Моя комната как раз ближняя к кухне, там хорошо разговоры слышно… А тут они уже того, датые, заговорили совсем громко, так что я каждое слово разобрал. В общем, лежал я, слушал. Оказалось, что дядя и отцу журналов привёз, только, кхм… других. А потом, когда остался дома один, я эти журналы нашёл.
— И о чём там пишут? Антисовесткое что-то? Тогда такие журналы держать дома опасно.
— Да нет же! Я немецкий пока не так хорошо знаю, чтобы читать бегло. Да и текста там совсем не было, одни картинки. Фотографии. — Юрка наклонился к Володе так близко, почти касаясь губами уха, его голос опустился до шёпота. — Женщин!
— Они там с мужчинами... Ты понимаешь, с мужиками! Они там…
— Юр, не надо, я понял, — Володя снова отсел.
— Представляешь! — произнёс Юрка восторженным шёпотом.
— Представляю. Давай закроем тему? Это не для пионерлагеря всё-таки.
— Неужели тебе неинтересно? — расстроился Юрка.
— Если скажу, что совсем не интересно, то совру, но… это не зря запрещено, это очень, очень неприлично! — Володя поднялся и отошёл на пару шагов.
— Слушай, там непонятное есть, Володь. — Юрка снова оживился. — Я кое-что необычное видел… Вот ты старше и должен знать. Я одно хочу понять, взаправду ли там было сфотографировано или это, может, рисунок такой...
— Юра, — Володя метнулся к нему и прошептал на ухо, — это называется «порнография»! Ты находишься в лагере, я вожатый, и вожатый сказал тебе — смотреть такое нельзя, это разврат!
— Так ты и не смотришь, и я не смотрю. Я просто рассказываю, что там. Объясни, это просто неправильно, или невозможно, или, может быть, это ненастоящее?
— Чёрт возьми, Юра!
— Ну Володь… ты мне друг или как?
— Друг, конечно, — Володя покраснел и отвернулся.
— Тогда скажи… Есть вот как обычно — тут всё ясно. — Юрка взволнованно затараторил. — Но там на нескольких фотографиях показывали, как он её не туда… понимаешь, а в то место… ну, на котором сидят!
— В стул? — Володя вроде бы пошутил, но лицо его было не просто серьёзным, а злым.
— Ну перестань! Я только узнать хочу, так делать вообще возможно или нет?
— «Перестань»? — ядовито передразнил его Володя. — Юра, ты перегибаешь палку. Всё, закрываем тему! Ещё слово, и я уйду, и будет Олежка «плизывать к больбе с влагом», и я скажу ему, что всё из-за тебя!
Разговор прервался горном, оповещающим, что тихий час кончился.
— Тебе ведь и так надо уходить… — обиженно пробубнил Юрка.
***
— Что это вы делаете? — окликнул его Юрка.
— Как что? К Зарнице готовимся. Вот, рисуем карту для главного штаба. Олька так здорово придумала — в главном штабе будет своя разведка, и мы на карте будем разведданные отмечать, где какой отряд.
— Так дискотека же сегодня вечером, карту затопчут.
— Это ничего, завтра просто обведём. Так ведь быстрее, чем с нуля рисовать, — затараторил Алёшка. — А ты не хочешь к нам в разведчики?
— Не хочу.
Только Юрка отвернулся и только сделал пару шагов к кинозалу, как Алёшка вдруг оказался за спиной и схватил его за плечо.
— Конев, ну ты всё-таки подумай.
— Алёш, никто меня в главный штаб не возьмёт, я со своими буду. Ты давай, это… иди, занимайся своими делами...
— Почему не возьмут? Возьмут, если попросишься. Попросись, Юр! У тебя вон какие ноги длинные, ты бегаешь быстро…
— Алёша, ну как же тебя много! — простонал Юрка. — Ладно, я подумал.
— Да? И что же?
— Дай мелок.
— На, — Алёшка протянул коробку, Юрка взял один.
— Спасибо. Не пойду. Со своими буду.
— А мелок-то тебе зачем?
— У меня кальция в организме мало, буду есть. О, тебя там зовут, слышишь?
— Да? Кто? Ой, Оля. Ну, я пошёл, а ты всё-таки ещё подумай.
— Извините! — выкрикнул Юрка.
Ожидая, что Ира Петровна тут же устроит ему нагоняй, он поостерёгся делать новую, «чистую» подачу, но вожатая весело подмигнула и отвернулась.
Юрка дулся про себя: «За кого она меня принимает?» — но вслух даже не заикался. В конце концов, такое положение дел его устраивало: вожатая прекратила беспричинно делать из него виноватого и крайнего, и в итоге между Юркой и Ирой Петровной воцарился хрупкий и неловкий, но мир. Чего нельзя было сказать о её отношениях с Володей.
Володя везде, даже там, где его быть не может. Сейчас он точно занимался с актёрами в кинозале, а Юрке казалось, будто вон за теми кустами мелькнула его фигура.
Их команда вела счёт. Ванька и Миха почти всю игру простояли на месте, Юрка же скакал как угорелый и, прежде чем отправить волан в победный полёт — можно снова Ире Петровне в лоб, — он обернулся и снова среди кустов увидел Володю.
— Юр, ты почему не пришёл? — спросил негромко, но Юрка расслышал.
Не глядя, он отбил воланчик и вплотную приблизился к сетке, с вызовом посмотрел Володе в глаза.
— У меня всё равно нет роли, что мне там делать?
— Как это — что делать? — Володя грустно посмотрел на него, но, качнув головой, собрался и объяснил привычным «вожатским» тоном: — Ольга Леонидовна велела — есть у тебя роль или нет, ты должен приходить на каждую репетицию. Ты мне помогаешь, а я за тебя отчитываюсь.
— Ну и отчитывайся, я-то тут при чём?
— Уже домой захотелось? Тебя ведь и глазом не моргнут — выгонят.
— За что меня выгонять? Я играю со своим отрядом и, кстати, со своей вожатой. Ира Петровна тут как тут, она подтвердит.
— Ты обиделся на меня, — догадался он и потупился виновато.
— Вот ещё! — фыркнул Юрка. — Не обиделся. Просто понял, что с тобой можно говорить далеко не обо всём.
— Это неправда! Говори, о чём хочешь!
— Ага, конечно, — Юрка отвернулся, стал пить воду.
— Ну чего ты? Я… знаешь что, Юр? — Володя задумчиво провёл ладонью по сетке — та тихонько звякнула. — Я ведь тоже видел такие журналы.
— Да ну? И откуда они у тебя? — Юрка обернулся и недоверчиво уставился на него.
— Я в МГИМО учусь, там есть ребята, у которых родители дипломаты, они иногда умудряются достать…
— Где?! — Юрка аж крикнул. — В МГИМО?!
— Да. Только очень прошу: про журнал никому ни слова! Юра, это очень серьёзно. Если о подобном появится хоть один даже самый глупый слух, меня турнут.
— Да ну, быть не может!
— Очень даже может. Однокурсник, который носил тот журнал с собой, попался на этом. Месяца не прошло, как его отчислили.
— Ну если вылететь так легко, как ты поступил? Ты что, блатняк?
— Вот ещё! Думаешь, сам не смог?
— Не в уме дело, туда же пробиться почти невозможно: и конкурс большой, и уж больно «идейным» надо быть. Разрешения собирать: комсомольского совета школы, райкома комсомола, райкома партии, на все заседания ходить...
— И как оно — там учиться, сложно?
— Не сказать, что легко, главное — интересно. Я почти каждый день в общежитие к ребятам забегаю, они такие весёлые посиделки устраивают.
— Чай пьёте? — Юрка припомнил Володе его возмущение и насупился.
— На посиделках есть всё, — ответил Володя шёпотом.
— И разврат? — Юрка прищурился.
— Что ты, мы же комсомольцы! — Володя взглянул строго, но тут же улыбнулся: — Да ладно, я шучу. Всё есть: преферанс, девушки, портвейн, самиздат.
— Погоди, какой ещё портвейн? У вас и алкоголь есть? — Юрка теперь тоже шептал. — Где вы его берете? Когда наша соседка замуж выходила, на свадьбу даже бутылки водки добыть не смогли, спирт пили — батя с работы утащил.
— Это я его так называю — «портвейн», — Володя принялся объяснять. — Мой одногруппник возит. Он живёт в деревне в области, там у него варят отличный самогон. По вкусу кому-то коньяк напоминает, мне — портвейн. Быстрей бы этот сухой закон кончился. Страшно за Мишку, рискует всё-таки.
— Пойдём на репетицию, Юр? После неё расскажу всё, что захочешь, — предложил Володя. Его лицо посветлело, морщинки на лбу разгладились. — Только Ирине сообщи, что уходишь со мной.
— То есть ты так вот всех там бросил и пошёл искать меня? — поинтересовался он, когда свернули с главной площади к танцплощадке.
— Я Машу оставил за главную. Она, конечно, молодец, но не сможет провести репетицию, а поработать сегодня надо усердно. Завтра занятий не будет.
— Точно. Завтра же Зарница, — расстроился Юрка.
Глава 7. Утренний конфуз
Но почему же совсем никогда? Ведь если не стал тогда, он мог стать им сейчас, пусть Володя уже и не был хозяином этой комнаты.
Не в состоянии заставить себя отвести взгляда от этого окна, Юра поднялся с карусели. Во что бы то ни стало он окажется там. Он станет гостем этой комнаты без хозяина.
Корпус пятого отряда высился на широком фундаменте, как на подиуме. Зелёный деревянный цоколь выступал наружу, образовывая высокую узкую ступеньку. Скользя по мокрым доскам резиновыми подошвами, еле устроившись, Юра заглянул в разбитое окно. Тёмная узкая комната показалась ещё меньше, чем раньше, но расстановка и даже мебель не изменились: стол, притиснутый к дальней стене спальни, справа от стола дверь, слева — платяной шкаф, две простые тумбочки, две узкие кровати друг напротив друга у окна. Володина правая. Юре страшно захотелось сесть на неё. Узнать, мягкая она или твёрдая, скрипучая или тихая, удобная или нет.
Военную форму они надевали на Зарницу. Вожатым выдавали кители, детям — простые гимнастерки. И этот с блестящими пуговицами китель тоже был солдатским, но маленьким. Пионерам он оказался велик, коммунистам — мал, лишь одному комсомольцу он был впору.
***
— Ноги на ширину плеч! Выполняем разминку туловища. Наклоны вперёд, тянемся ладонями к полу. — Володя выполнял свои же указания. — Саня! Не нужно так резко, ты же сломаешься!
Юрка хмыкнул про себя: «Что же такое делает Саня?» — но даже не попытался найти его. Перед Юркиными глазами развернулось куда более любопытное действо: Володя медленно и грациозно наклонился вперёд и коснулся пола, притом не пальцами, а ладонями. Его футболка сползла, оголив поясницу, а спортивные красные шорты обтянули стройные бедра, затем — ноги, а затем и мягкое, округлое место, что повыше.
Володя снова выпрямился и снова наклонился. Хаос в Юркиной голове сменился звенящей тишиной, тело оцепенело. Он не мог отвести взгляда. Лишь спустя несколько долгих мгновений опомнился и поймал себя на том, что уже с минуту, скрючившись в полунаклоне, бесстыдно пялится на обтянутые красной тканью ягодицы.
«Да куда же ты смотришь?!» — внутренне взвыл Юрка. Стало неловко от всего: от глупой позы, от того, что раскраснелся, от того, что пялился, а тут ещё эта непонятная реакция — лёгкий приятный спазм. Нет, реакция была вполне себе понятной, Юрка не раз испытывал её. Но непонятно было то, почему к Володе? Почему не к девушкам? Ведь их, красивых, стройных, гораздо более интересных, чем Володя, тренировалось здесь немало. Но если девушки были «интереснее» Володи, то почему же Юрка смотрел так именно на него? Может быть, во всём виновато утро, Юрка попросту не успел проснуться?
— Доброе утро, пионеры! Начинаем зарядку!
***
Он посмотрел на настенные часы — опаздывает. Из корпуса уже все разошлись, с улицы слышались отдаленные звуки проходящей линейки — голос Ольги Леонидовны, усиленный динамиками. А Юрка в одиночестве стоял перед зеркалом и никак не мог соорудить правильный узел из красной тряпки на шее. Начал злиться.
— Я… я скоро. А ты чего тут?.. Сюда?..
— Моих Лена повела на линейку, тебя на площади не было, вот и пришёл. Мой отряд в штабе остаётся, ты с нами?
Искоса поглядывая на подбородок Володи в отражении зеркала, Юрка даже не повернулся к нему — не хотел поворачиваться и смотреть в глаза... А когда сообразил, что сегодня целый день его не увидит, будто гора с плеч свалилась. Хорошо, что вчера от Алёшки Матвеева отвертелся и не согласился остаться в штабе.
— Юра, ау! Чего молчишь? Что-то случилось?
Юрка раздраженно дернул концы галстука и отпустил их запутанными. Повернулся к Володе и, стараясь не смотреть ему в лицо, сказал куда-то в сторону:
— Не с той ноги встал, наверное. Теперь ещё и опаздываю. Ты иди, я догоню. — И ему на самом деле в этот момент больше всего на свете хотелось, чтобы Володя поскорее ушёл.
Но он, наоборот, шагнул ближе, понимающе улыбнулся и хмыкнул:
— Ну как так, Юр? Ты всю пионерию прошёл, взрослый уже человек, а галстук завязывать не умеешь, — сказал он и, протянув руки, ловко принялся перевязывать Юрке галстук.
— Я не... — захлебнулся тот собственными словами. В горле пересохло, Юрку снова бросило в жар.
Володя справлялся с узлом до того ловко, будто всю жизнь только этим и занимался — завязывал галстуки. Тут намотать, там продеть, затянуть — и готово. Заправляя галстук под воротник, он легонько коснулся Юркиной шеи. Казалось бы, случайное секундное прикосновение, а Юрку будто током ударило.
— Нужно будет научить тебя повязывать галстук, — решил Володя.
— Что? — Юрка его вроде и услышал, но за гулом в ушах не понял смысла сказанного.
Володя вздохнул:
— Научу тебя плохому, говорю! — и хитро подмигнул.
— А-а? — Юрка изумленно изогнул бровь.
— «Научи меня плохому. Ну научи!» — это в «Ералаше» было.
— Ну так что, пойдёшь со мной в штаб? — снова спросил Володя, будто не замечая, что с Юркой что-то происходит.
— Нет, я со своими в лес. На отрядном собрании решили, что буду разведчиком.
— А, ну ладно…
Блеск в его глазах померк, Володя погрустнел, а Юрку кольнула совесть.
— Я просто обещал! — поспешил оправдаться он. Хотя на самом деле никому ничего не обещал. Попроситься в разведку он только собирался… И зачем он врёт? Снова! И кому? Володе!
— Ладно… Идём, — Володя пошел к выходу из корпуса и помахал Юрке рукой. — Вечером, может быть, свидимся, моя малышня тоже в лес просилась, но мы с Леной пока не придумали, как всё устроить.
Юрка только агакнул и унесся в сторону площади — туда, где колонны пионеров под началом физруков и вожатых расходились в разные стороны — две команды, каждая на свою локацию.
А мысли о дружбе так или иначе возвращали Юрку к мыслям о том, что случилось на зарядке и позже — в корпусе. Искренность дружбы… А сам-то Юрка искренен? И если да, то почему так испугался случайного прикосновения?
То, что это был вовсе не испуг, Юрка совсем, ну вот совсем-совсем, не хотел признавать.
Юрка пытался сосредоточиться, но ничего не выходило. Он злился: «Сколько можно думать о посторонних вещах! Соберись, тряпка! — И тут же бросался оправдываться: — Ну как это о «посторонних»? Разве Володя — посторонний? Нет, он очень… очень...» — Но так и не мог подобрать точного определения тому, насколько и в чём Володя для него «очень».
— Юр… Вы же с Володей дружите?..
Юрка закатил глаза и цокнул языком — ну, всё ясно. Зачем же ещё он нужен девчонкам? Чтобы выполнять функцию рупора, разумеется, — трещать про вожатого пятого отряда!
— Юр, а почему он на дискотеки не ходит?
— Ну Юр, но я же не прошу тебя делать что-то там или… Ну просто расскажи! У него девушка есть, да?
— Юр, ему Полина нравится? Он же наверняка делился с тобой… Он так на неё посмотрел на прошлой репетиции...
— Как «так»?! — вспылил Юрка. — Ни на кого он никак не смотрел! Он сюда вообще-то работать приехал!
От неожиданности Маша остановилась, уставилась на него и испуганно моргнула. Юрка кивнул ей идти и добавил тише:
— Маш, мы на разведке, понимаешь? Если нас с тобой заметят и возьмут в плен или убьют, наши потеряют целую кучу баллов!
— Юр… А он что-нибудь обо мне говорил?
От раздражения у него на загривке зашевелились волосы.
— Ну Юр… Тебе что, сложно сказать? Понимаешь, просто… — она покраснела, подошла ближе, дёрнула Юрку за рукав. — Понимаешь, Володя… он мне нравится… Но он какой-то непонятный. Как будто никого не замечает вокруг, как будто ему никто неинтересен… Поэтому ты — моя единственная надежда, чтобы с ним сблизиться…
— Сблизиться? Маша, вот только не надо впутывать меня в свои дела! Мне и так из-за тебя досталось. Хватит.
— Ну Юр, разве я много прошу? Просто спроси его про меня. Ты же можешь. Вы ведь с ним часто бываете вдвоём. Ночью, например, или днём в отбой просто скажи ему… то есть, спроси…
— Постой-ка, — велел Юрка и остановился сам. — Откуда ты знаешь, что в отбой я ухожу к нему?
— Тоже мне секрет! Все об этом знают. И что по ночам ты тоже с ним.
— А сама-то ты по ночам с кем и где шатаешься?
Маша опешила:
— «Шатаюсь»? Сам ты шатаешься! И вообще, это не твое дело!
— Это мое дело! Потому что Ира думала, якобы мы с тобой какие-то шашни завели. Вдобавок из-за этого она с Володей поссорилась, так что твои прогулки теперь касаются и его. Почему она так подумала? С кем ты шатаешься и где? И при чём здесь я?
— А мне-то откуда знать? Ирину об этом и спроси. И про меня спроси. Только не её, а Володю… Я ведь сама не могу: во-первых, это неприлично, что он обо мне подумает? А во-вторых, у меня даже случая нет, чтобы просто поговорить. Ты все время рядом. Помоги, а? Давай не за просто так. Давай я уступлю тебе пианино? Не на весь спектакль, а на какую-нибудь композицию. Не «Сонату», конечно, а на что-нибудь попроще...
Юрку страшно раздражали такие расспросы. Но он держал бы себя в руках, если бы не последнее.
— «Попроще»? — повторил он. — Попроще! Мне послышалось, или ты удумала ставить себя выше меня?
— Да что ты? Конечно нет, я просто...
— Размечталась! Ты ведь ставишь себя выше не только меня, а всех остальных. Думаешь, ты — единственная, кто его достоин? Пуп земли? Вот Володя взял, разогнался и влюбился в тебя!
— Я себя выше не ставлю! — начала сердиться Маша. — Но почему бы и не в меня? Ты оглянись вокруг! В кого еще-то? — она прыснула. — В тебя, что ли?
Юрка закатил глаза и от досады хлопнул себя ладонью по лбу.
— Ты про Полину говорила, например.
— Так, значит, это она...
— Я не знаю! И вообще, с чего ты взяла, что он в кого-то...
Юрка так разозлился и так разошёлся, что не заметил слёз, навернувшихся ей на глаза. Зато заметил мелькнувшие неподалеку в кустах за Машиной спиной жёлтые пятна — вражеские погоны.
— Прячься! — прошипел он и сорвался с места.
Маша, всем видом показывая, что дуется на него, шла молча. И наслаждающийся тишиной Юрка спустя минут двадцать вывел их к вражескому лагерю.
Жёлтая команда расположилась на территории, где лиственный лес переходил в хвойный. Песчаник под палатками был усыпан шишками и иголками, а в воздухе пахло смолой. Юрка в очередной раз нырнул в густые кусты и принялся наблюдать за врагами издали. Но ничего исключительно интересного не заприметил — там происходило всё то же самое, что и в Юркиной команде. Пара девчонок хлопотала у костра, Петлицын с напарником пересекали лагерь по центру — судя по всему, топали к палатке командира. Физрук Семён принимал у ребят спортивные нормативы: прыжки, приседания, отжимания, растяжку. Большинство ребят стояло на стрёме вокруг жёлтого флага.
Юрка посидел в укрытии ещё недолго: отметил на самодельной карте местоположение врагов относительно собственной базы и, сверившись с компасом, обрисовал путь. Теперь им с Машей предстояло целым и невредимыми вернуться в свой лагерь, чтобы отдать информацию командиру Ире и начать штурм.
В шуме мыслей о Зарнице потерялись воспоминания о произошедшем, и Юрке впервые за этот день стало хорошо. Появлялись новые, правильные решения, желания и предположения, например, что Юрка мог бы уложить каждого шныряющего мимо бойца и сорвать с него погоны. И его это искренне увлекало. Потом появлялись новые мысли, тоже «хорошие» — что, нет, ему нельзя убивать врагов, ведь он — гонец с важнейшей информацией. Юрка наслаждался свободой от страха, стыда и сомнений, волнуясь за Машу, за штурм, за победу, то и дело прячась, скрываясь и притворяясь деревом.
Как только был получен первый сигнал о прибытии войск, ребята выступили, но начался не организованный штурм, а какая-то детская драка. Все столкнулись, всё смешалось в куче малой. То кружась в этой куче, как в центрифуге, то выныривая из неё и снова ныряя, Юрка сорвал погоны у двоих ребят. Одного ранил — это был Митька, его левый погон остался на месте. А второго — Петлицына — убил, сорвав с него сразу оба.
«Спой песню, как бывало, отрядный запевала,
А я её тихонько подхвачу.
И молоды мы снова, и к подвигу готовы,
И нам любое дело по плечу!»
Пытаясь задремать, он закутался в спальник с головой, но сон не шёл, ведь уснуть мешали не звуки с улицы, а собственные мысли. Теперь, как Юрка ни старался, заглушать их не получалось. Если днём, занимая себя делами, он кое-как гнал эти мысли, то теперь, оставшись в одиночестве, больше не смог: надо набраться смелости и прекратить обманываться — то, что произошло на зарядке, не могло быть обычным утренним конфузом. Ведь интерес и желание смотреть на Володю оказались столь сильными и глубокими, что до сих пор от воспоминания об этом приятно щекотало в груди. Да что это? Как же так… Ведь неправильно засматриваться так на людей, а тем более на него… И неловко от того, что, если отбросить все отговорки и быть честным, взгляд отводить совсем не хотелось! Юрке стало тошно от самого себя.
Снаружи смеркалось, доносились звуки лагеря: кто-то бренчал на гитаре, лилась негромкая весёлая песенка. Со всех сторон галдели десятки пионерских голосов, и Юрке даже показалось, что он отчётливо слышит, как неподалеку пухляк Сашка делится мнением о гречневой каше, которую подавали на ужин.
Сперва Юрке показалось, что голос Володи ему снится. Но только приоткрыл глаза… И над ним действительно стоял он. В таком же, как у Иры кителе, но с двумя отличиями: на Володином сверкали блестящие пуговицы, а погоны на плечах были не капитанскими. Совершенно растерянный — мысли о причинных местах ещё не до конца выветрились из головы, — Юрка попытался поприветствовать его спокойно, но нервозные нотки в голосе всё равно проскочили:
— Здравия желаю, товарищ лейтенант.
— Старший лейтенант, — улыбнулся Володя, повернувшись, чтобы продемонстрировать погоны полностью, и указал пальцем на звёзды.
— Ой, и правда, — неискренне удивился Юрка и снова лег. — Жив ещё?
— Почти. Но они пытались! Представь, забыл пропуск получить, пошёл в штаб, а мои на стрёме, требуют предъявить. Повисли на руках и ногах и давай тянуть в разные стороны и колотить по спине. Они же не понимают, что кулаки у них хоть и маленькие, но бьют прилично. Всё тело теперь болит. И плечи. Не разомнёшь?
— Н-нет… — заикнулся Юрка. — Не умею.
— Жаль… — Володя поджал губы и растянулся рядом на спальнике, с наслаждением выдыхая: — Как хорошо-о-о…
— Что это у тебя… — Он протянул руку к его всклокоченным волосам, но Юрка отпрянул. Ещё вчера он ни за что бы этого не сделал, но после произошедшего Володины прикосновения ощущались слишком остро, будто пронизывали его с ног до головы, пугали. — Трава? Почему у тебя в волосах трава?..
— ... а в голове опилки… — сконфуженно закончил за него Юрка. — Разведчик. Весь день по лесу шатался.
Володя посмотрел на него с печалью во взгляде.
— А меня весь день доставала моя малышня… После обеда как сговорились, давай ныть: хотим как взрослые, хотим на Зарницу с ночёвкой! Капризничают, канючат. Лену чуть до крика не довели. — Володя положил руку под голову. — Саня и Олежка разбушевались так, что у меня и выхода другого не было, кроме как привести их сюда.
Юрка старался слушать его, но получалось не очень. Смысл сказанного терялся в желании тоже прикоснуться к Володе... Юрка резко отвернулся и пробурчал:
— Ира говорила, что с тобой придёт только несколько ребят. А остальные?
— Я им сказал, что пойдут только те, кто лучше всех себя в работе штаба проявят.
— И много проявивших?
— Нет, я их строго отбирал… в основном наши театралы. Некоторые расстроились, конечно, но пришлось дать им выбор: либо идут несколько ребят, либо не идет никто, потому что я на себя такую ответственность брать не собирался. Ну и потом Лена пообещала их вечером в кинозал отвести, мультики поставить...
— Пойдём к костру? Мы сейчас будем рассказывать интересные истории.
— Страшилки опять? — буркнул Юрка, пряча за фальшивым раздражением от страшилок недовольство самим собой.
— Надоели уже, да? — кивнул Володя. — Мне тоже. Но нет, не обязательно страшилки. Хотя если попросят, расскажу одну про Пиковую даму.
Слушая Иру Петровну, ребята так притихли, что даже до Юрки доносился её негромкий голос:
— ...Первые пионерлагеря появились в двадцатых годах и были полевыми, то есть вместо корпусов и палат первые пионеры жили в палатках. Помните кинофильм «Бронзовая птица»? — дети закивали. — Было в точности как там. Разумеется, если получалось найти пригодное для лагеря здание, пионеры селились там. Но, как вы должны знать, ненадолго, потому что в те времена развитых городов, как сейчас, было мало и в основном люди жили в деревнях. Так вот, главной задачей пионеров того времени было помогать деревенским вести хозяйство, обучать грамоте детей...
— ...чтобы они строчили доносы и получали за это путевки в «Артек», — дополнил Юрка, но его никто не услышал. Ира Петровна продолжала:
— Главным мероприятием в пионерлагерях было собрание вокруг костра, на котором обсуждались результаты работы пионеров за день: скольких обучили грамоте, скольким помогли, что построили или починили. Составлялись планы на завтра. Пионеры самостоятельно, без взрослых, решали, кто из них достоин похвалы, а кто — порицания, и проводили воспитательную работу…
Тихий-тихий писк раздался откуда-то снизу справа, Юрка озадаченно присмотрелся к основанию куста. Жухлая прошлогодняя листва, укрывающая землю, зашевелилась… Сердце ушло в пятки, а по загривку пробежался табун холодных мурашек: «А вдруг там змеи?!» — подумал Юрка в ужасе, и время будто остановилось. Медленно, стараясь не делать лишних движений, он шагнул от куста назад.
А Юрка, дурак, отважно полез в кусты среди ночи, о змеях даже не вспомнив и никому ничего не сказав. Собираясь крикнуть вожатым, что, возможно, нарвался на змеиное гнездо, он уже успел попрощаться с жизнью и приготовился к тому, что на него сейчас бросится разъяренная гадюка, как тут бурый кленовый лист приподнялся и оттуда показался... нос-пуговка. А потом послышалось тихое «Фы-фы-фы-фыр».
Присев на корточки и вытянув руки, Юрка приготовился его схватить. Но зверь, вопреки ожиданиям, не удрал. Наоборот, он вышел к нему и уткнулся любопытным носом в кроссовку. После такого приветствия Юрка просто не мог оставить его — такого милого и смелого, под кустом. Незваного гостя определенно нужно было показать детям! Хмыкнув, он снял куртку, укутал в неё нового знакомого и отнёс к костру.
Когда эмоции поутихли, нужно было решать судьбу Фыр-фыра. Ира объявила голосование, как поступить: отпустить его или отнести в красный уголок. Единогласно решили, что прежде всего ежа нужно накормить, а потом оставить для красного уголка. А когда все успокоились окончательно, поняли, что ежа до утра негде держать.
— Картонные? А не прогрызет? — с преувеличенным сомнением протянула Ира Петровна, своим тоном ещё раз напомнив Володе о том, что мир между ними не установлен.
— Даже если прогрызёт, — вмешался Женя, — ничего страшного не случится, убежит в лес и всё.
— Зинаида Васильевна нас за это по головке не погладит! — нахмурилась Ира.
— Ирина, чего ты хочешь? — спросил Володя. — Чтобы мы отнесли его в лагерь? Среди ночи и через лес?
— Нет. Ночью не отпущу. Закрой у себя в палатке.
— Я не один буду спать, а с мальчишками.
— Ну придумай что-нибудь, — огрызнулась она.
— Что ты хочешь услышать? «Под мою ответственность»? Хорошо, под мою ответственность. Нашла повод для скандала! — рассердился Володя.
— Ребята, давайте не при детях. — Женя примирительно похлопал обоих по плечам. Дети, стоящие кружком, озадаченно переглядывались. — Если что, я найду Зинаиде хоть десять отличных коробок.
— Тогда я пошёл за коробкой, — и, не дождавшись ответа, потопал к кухне.
— Я с Коневым, — послышалось сзади, и вскоре Юрку настиг недовольный Володя.
— А с тобой-то что не так? — спросил Володя сердито.
— Вот только не надо срывать злость на мне, — буркнул Юрка. — Всё со мной нормально.
— Нет-нет, я не собирался срывать. Если это так прозвучало, то извини. Но… Юр, мне кажется, что ты меня избегаешь.
— Да нет, я просто устал.
— Юра, ну не обманывай меня. — В его голосе прозвучала досада. — Я вижу, что что-то не так. Ты обиделся? Почему? Я что-то не то сказал? Или что-то не так сделал? — Володя окончательно встревожился и, заглянув Юрке в глаза, положил руку ему на плечо. Но Юрка не хотел, даже боялся телесного контакта, и сбросил её. А Володя совсем растерялся: — Неужели это до сих пор из-за журналов?
— Да нет, просто…
— Ну что ты заладил «просто-просто»! Говори прямо, что не так?
— Всё нормально. У меня настроение с самого утра плохое, не хотел тебе портить.
— И всё равно испортил.
— Чем это? — удивился Юрка, остановившись возле кухни.
— Тем, что избегаешь меня. Я ведь беспокоюсь...
— Чего-чего, беспокоишься? — опешил Юрка, но в груди почему-то потеплело. — За меня?
— Ты же мой друг, конечно, я за тебя беспокоюсь, и волнуюсь, и... — Володя замялся и опустил взгляд. Поджал губу, потом прокашлялся и произнес осторожно: — Давай так. Если на самом деле что-то случилось, обязательно скажи мне, я всё-таки… не чужой. А еще — вожатый. Я помогу. Хорошо?
— Хорошо. Но я правда всего лишь устал. Всё в порядке, Володь, — но Юрка не его, а скорее сам себя убеждал в этом.
— Договорились, — кивнул Володя. — Завтра, пока все спят, мы собираемся сходить на рыбалку. Хочешь с нами? Или устал? Придётся вставать в пять утра.
— Ох, в пять утра — это караул... Если я не высплюсь, буду целый день злой, сонный и вообще сам не свой.
— Ты и так сам не свой, — пробормотал Володя, когда они, найдя коробку, повернули с ней к костру. — И я из-за тебя — тоже! Мне когда Алёша сказал, что ты еще вчера отказался идти в штаб, я подумал, что обидел тебя, и вот — весь день всё из рук валится, места себе не нахожу.
— Хорошо. Ладно. Встану.
— Только у Иры не забудь отпроситься.
— Конечно. Ты ей, если что, подтверди, что я с тобой. Где встретимся?
— Я сам тебя разбужу.
***
Стоило забраться в палатку, как усталость дала о себе знать — он уснул сразу же, как уткнулся носом в подушку. Но сон был тревожный — и тут мысли о Володе не оставили его в покое. Юрка всю ночь повязывал ему галстук, постоянно путаясь в узлах, а потом касался его шеи. Под несмелыми прикосновениями Юркиных пальцев Володина кожа покрывалась мурашками. А за ней уже в реальности всё Юркино тело покрылось ими, и он проснулся резко, в панике.
Тихо и осторожно, стараясь не разбудить Ваньку с Михой, Юрка вылез из палатки и первым делом в свете луны посмотрел на часы — 4:07. Юрка вздохнул. Можно было поспать ещё, но сна не было ни в одном глазу.
Небо начинало еле-еле светлеть. Юрка прикинул — рассветет только минут через тридцать, но уже виднелось первое слабое зарево и далекие солнечные блики нового дня.
Делать было нечего, и Юрка отправился искать, где умыться. Нашел самодельный умывальник, висящий на дереве возле полевой кухни, плеснул в лицо воды. По телу пробежала дрожь, а на Юрку напало желание вернуться в палатку, закутаться в спальник и никуда не идти.
«Какая рыбалка, какая речка? На улице натуральный дубак!»
И он побрел к палаткам, но не к своей. Решил найти Володю. Хорошо, что они с ребятами разбили свой лагерь поодаль от основной команды — иначе бы Юрка, заглядывая в окна-сеточки, часа два искал нужную палатку в потёмках.
Осторожно переступив через малышей, Юрка подобрался к Володе и сел на колени рядом. Растрёпанный спящий Володя выглядел смешно и как никогда глупо: видимо, читал перед сном тетрадь — она лежала на груди, а рядом валялся включенный фонарик, — да так и уснул, забыв снять очки. Они сползли вниз и мешали, Володя щурился во сне и водил носом, будто ему снилось что-то неприятное. Юрка не смог сдержаться — как можно тише хихикнул в кулак, стараясь не разбудить. Но всё равно разбудил.
— Я проспал?! — и резко сел.
— Наоборот, ещё десять минут до подъёма, — Юрка снова хихикнул.
Володя поправил очки, приложил палец к губам и взглядом показал сперва на детей, потом — на выход из палатки.
Юрка пожал плечами:
— Да и сам не знаю. Так получилось.
Володя глянул на часы и сказал:
— Ладно, уже всё равно половина пятого, надо ребят будить. Разбудишь? Я пока умоюсь схожу.
Юрка кивнул и полез обратно в палатку.
Пока он будил малышню, Володя успел ликвидировать остатки сна и собрать рыбацкие снасти.
К реке их маленькую компанию вёл Юрка — оказалось, что Володя слабо ориентируется на лесистой местности. А Юрка как раз знал отличный рыбацкий пирс неподалеку от лагерного пляжа. Пока они брели к нему, вокруг совсем посветлело, день начинал вступать в свои права.
— Ребята, все помнят, как нужно себя вести? — спросил Володя с назиданием. — Напомню. На пирсе не прыгать и не бегать, сидеть спокойно. Рыбалка — это не игра. Рыба любит тишину — будете кричать, напугаете её и ничего не наловите!
Но ребята вроде бы и не собирались шкодничать — они толком не проснулись, плелись за Юркой медленно и сонно, зевая через каждые две минуты.
Он даже и не мечтал, что найдет такую тишину и идиллию там, где присутствуют мальчишки из пятого отряда. Но в это утро у реки на рыбацком пирсе было тихо и мирно. Ни шкодник Пчёлкин, ни взбалмошный Санька даже не собирались чудить. То ли до сих пор не могли проснуться, то ли просто были заинтересованы в рыбалке. Сидели на деревянном настиле, держа в руках удочки, и внимательно следили за поплавками — только бы не пропустить клёв.
Но рыба не клевала. Клевал Юрка. Носом.
— Может, рыба ещё спит? — в шутку спросил он, широко зевнув. За прошедшие полчаса один раз клюнуло только у Олежки, но он не успел быстро вытащить удочку — на крючке осталась половина червяка, а рыба сорвалась.
— Какая умная лыба! — Олежка тем не менее не унывал. — Челвяка укусила, а на ключок не поймалась!
Сидящий рядом Володя тихонько подбадривал ребят:
— Ничего страшного, в рыбалке же главное не улов, а процесс!
— Тащи! — пискнул Олежка.
Юрка открыл глаза и обнаружил под щекой что-то твёрдое и тёплое… Володино плечо. Юрка резко поднял голову, заозирался по сторонам. Его удочка лежала рядом, а в сетке за спинами мальчишек плескалось несколько небольших окуней. Володя молча смотрел на него.
— Ой, что-то я… — Юрка замялся, глядя на плечо, на котором только что лежал. — Уснул…
— Правда? А я и не заметил, — деланно удивился Володя. Он казался довольным и едва сдерживал смех. — Можешь ещё поспать… полосатый.
— Кто?.. — не понял Юрка.
— У тебя складки ткани на щеке отпечатались. Вот тут. — Володя ласково коснулся его скулы и рассмеялся. А Юрка, впервые оказавшись так близко к его лицу, разглядел на Володиных щеках ямочки.
Глава 8. Купание красного Конева
— Привет. — Показательно широко зевнув, Юрка прикрыл рот кулаком. — Спать хочу — умираю.
— Не время спать! — Володя лукаво улыбнулся и вытащил из кармана связку ключей, звякнул ими. — Ты говорил, что знаешь, где находится барельеф из страшилки, а у меня есть ключи от лодочной станции. С тебя — информация, с меня — лодка. Поплыли?
Сон как рукой сняло. Юрка в нетерпении хлопнул в ладоши и заметил, шутя:
— О! А от дружбы с вожатым есть свои плюсы!
Володя хохотнул и, спускаясь со ступенек крыльца, кивнул Юрке, чтобы тот шёл за ним.
— А что может быть? Я же их не крал. Расписался в журнале и получил. Ключи у нас в администрации висят, кто угодно из вожатых может брать.
— Даже на просто так? — удивился Юрка.
— Неужто ты считаешь, что вожатые — нелюди, которые не любят сбегать с тихого часа? — Володя подмигнул.
— Ты с веслами обращаться умеешь? — обернулся Володя, шагая к дальнему краю причала.
— А то! Каждое лето гребцом подрабатываю, когда нам разрешают поплавать. Бери вот эту, — он указал на предпоследнюю лодку, выкрашенную свежей голубой краской, — у неё вёсла удобные.
— Течение здесь сильное, — предупредил он. — Полдороги на вёслах — я, на обратном пути — ты. А то у меня руки отвалятся.
— Ты точно знаешь, куда плыть? — спросил Володя с сомнением.
— Конечно, знаю! Прямо! Тут ни перекрестков, ни светофоров нет.
— А если серьёзно?
— Говорю же, всё время прямо, пока река не повернёт. Кстати! Есть тут одно место… — вспомнив о нём, Юрка восхищенно взглянул на Володю. — Уверен, что тебе понравится. Туда точно нужно сплавать!
— Что за место?
— Ну… вожатые запрещают туда заплывать — говорят, что там опасно. Брехня это всё! Я завернул туда однажды, конечно, меня потом отчитали, но… Давай сплаваем? Там очень здорово!
Володя задумался, привычным жестом — надменно за дужку — поправил очки.
— Юр, вообще-то, я вожатый… — начал было он.
— Тем более! Скажешь «разрешаю» — и нет проблем.
— Ну не знаю… — протянул тот.
— Ну Володя! — весело воскликнул Юрка. — Ну не будь ты таким… таким Вололей. Там неопасно, если из лодки не выпрыгивать. Правда!
— А если выпрыгнуть? Акулы? Крокодилы?
— Пираты! А на самом деле просто водоросли. Много!
— И долго туда плыть?
Юрка повел плечами:
— Да минут десять. Может, пятнадцать…
— По такой-то жаре? — нахмурился Володя. Солнце в безоблачном небе и правда палило нещадно, а им предстояло плыть по неглубокой, но широкой, без единой тени реке. — Ну ладно. Но под твою ответственность! — всё-таки сдался он.
— Ответственность — моё второе имя, — хмыкнул Юрка.
Какое-то время они плыли в полном молчании под мерный плеск вёсел о воду да шелест камышей. Справа раскинулся пологий берег, уходящий зелёно-жёлтым полотном вдаль, к ограде пионерлагеря. Слева высокий изрешеченный гнёздами ласточек берег устрашал крутыми обрывами, торчащими из песочных стен корнями деревьев, заболоченными отмелями и нависшим сверху лесом. Но высоты деревьев не хватало, чтобы отбросить на реку приличную тень, и Юрка, вдобавок ко всему махающий вёслами, жутко потел.
— Ну спрашивай, раз уж начал.
— Я кое-что слышал о происшествии в прошлом году. Ольга Леонидовна говорила, что с тобой плохо обошлись. В общем-то поэтому они решили взять тебя на эту смену — пожалели. Раньше я думал, что знаю не всё о том случае, а когда познакомился с тобой получше, понял, что вообще ничего об этом не знаю. Расскажи, что случилось и почему?
Юрка глубоко вдохнул и медленно выдохнул.
— Да знаешь, отдыхал у нас тут один... хмырь. Тот самый, у которого батя номенклатурный, ну, который… Хм, тут придётся рассказывать с самого начала. Я же раньше учился в музыкальной школе при консерватории, мечтал стать пианистом… — Заметив, как от удивления округлились Володины глаза, Юрка опередил его вопросы: — …а не рассказывал, потому что не люблю даже вспоминать обо всём этом. Понимаешь... я очень любил пианино, я жить без него не мог. Нет, «очень» — не то слово, я фанатично любил. Всегда тянуло к клавишам, с самого детства.
Но как было объяснить всё это Володе? Другу, но все же человеку чужому и чуждому музыке? Вдобавок Юрка никогда не говорил об этом вслух. Музыка была его личным, внутренним переживанием, и оно, тонкое и хрупкое, никак не хотело формулироваться в примитивные слова.
Володя смотрел на него испытующе, чуть наклонив голову, не моргая и не дыша:
— Ну?
Юрка остановился, вытер лоб и отвёл взгляд:
— Я провалился. Мне сказали «средненько».
— Ну и что? Главное ведь, что не неуд!
— Это музыка, Володь! Там всё серьёзно, там либо гений, либо ничто. «Среднячков» в музыке не терпят! Вот мне и посоветовали уйти, потому что, раз провалился на экзамене, места в консерватории мне было уже не видать. Но я же упрямый, я же остался. Зря остался. Полгода мешали с грязью, двойки ставили, гадости говорили. А когда окончательно вбили в голову, что я ничтожество, я ушёл. Сам. Бросил всё. С тех пор к инструменту не прикасаюсь.
— Да потому что я и мой талант тут вообще ни при чём! — фыркнул Юрка.
Володя раскрыл рот:
— В смысле?
— В прямом! Учился у нас сынок главы горисполкома. Посредственность полная, и школу прогуливал, но в консерваторию поступить хотел. Вот его и продвинули на моё место. — Юрка схватил вёсла и издевательски ухмыльнулся: — Как тебе такой расклад: Конев живёт музыкой, но учиться он недостоин — «среднячок» же, а Вишневский школу прогуливает, но ему можно, он ведь — талант? Причём никаким талантом он не был! Каково, а?
— Да уж… — протянул Володя, явно не зная, что на это ответить, стушевался и отвёл взгляд.
Юрка старательно, но безуспешно душил в себе злость, которая вырывалась наружу, проступая красными пятнами на щеках, звуча желчью в его голосе, сверкая лихорадочным блеском в глазах. Призывать к благоразумию настолько раздражённого Юрку — даже его гребки были такими резкими, что лодку мотало, — бесполезно, наверное, поэтому Володя и молчал. А у Юрки слова нашлись, он начал сдавленно:
— А каково было мне, когда на следующее лето я попал в «Ласточке» с этим номенклатурным уродом в одну смену, в один отряд? А этот ублюдок, говнюк!..
— Эй, потише с выражениям, — осадил Володя, но охваченный гневом и обидой Юрка не обратил на него никакого внимания. Налёг на вёсла и принялся грести с остервенением, обливаясь потом, но совершенно забыв о жаре.
— Это всё из-за него, из-за него меня турнули! Это он мне жизнь сломал! И ведь моего унижения в школе ему оказалось мало! Он решил ещё и здесь подговнить — при всём лагере назвал меня жидёнком! Тут уж я не выдержал, вмазал по роже, тоже при всех. Хорошо вмазал, нос расквасил, кровь хлестала… Я никогда так сильно не бил, — Юрка горько усмехнулся, — руки берёг. Мне ведь бабушка с самого детства твердила: «Юра, береги руки. Юра, береги руки». А что их беречь? Для чего беречь?
— По матери, — не глядя, кивнул Юрка.
— Но как Вишневский об этом узнал? По тебе этого вообще не видно, русский как русский: имя, фамилия, лицо, волосы — ничего еврейского.
— Не знаю, наверное в ду́ше увидел…
— Как это? — не понял Володя.
Юрка хмыкнул и легкомысленно пожал плечами:
— Семейная традиция.
И тут Володя сообразил. Вздёрнул бровь и протянул, бессовестно разглядывая Юрку с ног до головы:
— О-о-о... Вон оно что… Интересно…
А Володя смотрел ему в лицо полными какого-то священного трепета глазами — видимо, дошло, видимо, примерил на себя его шкуру. И, скривившись, оторопело прошептал со свистом:
— Ёлки-палки, какой ужас!
— Я этого не хотел! — вслух раскаялся Юрка и, глядя в ошарашенные глаза Володи, опомнился и залепетал по теме разговора: — Во-первых, меня никто не спрашивал. Во-вторых, я был маленьким и ничего не помню. И в-третьих... это... не воображай тут! Это вообще никого не касается! И никакой это не ужас!
— Нет-нет, что ты. Я ничего такого! — Володя замотал головой, краснея до корней волос. — И вообще, в этом на самом деле нет ничего особенного, это старая традиция, ей несколько тысяч лет, это нормально… в принципе... А ты религиозный?
— Дурак, что ли?
— Тогда тем более…
— И всё же я очень рад, что ты рассказал мне об этом. В смысле, о музыке. Оказывается, я совсем тебя не знаю.
— Как и я тебя, — пожал плечами Юрка. — Я рассказал тебе про музыку не потому, что ты спросил… Точнее, ты, конечно, спросил, но я мог бы умолчать или как-нибудь обойти этот вопрос. Но тебе решил довериться.
Володя посмотрел на него с благодарностью.
— Знаешь… — тихо сказал, — я тоже могу открыть тебе самую страшную тайну, но о ней никому никогда ни в коем случае нельзя узнать. Обещаешь?
Юрка кивнул, недоумевая — разве он успел дать повод для недоверия? Конечно же, он не расскажет, в чём бы Володя не признался.
— Вот ты, Юра, отказываешься жить так, как велят, — Володя склонился к нему ближе и совсем понизил голос, хотя их некому было услышать посреди реки, в шуме камышей. — Говоришь, у тебя родственники в ГДР… А сам ты никогда не хотел из страны уехать?
Этот вопрос походил на риторический, но Юрка ответил:
— Ну… бабушка пыталась вернуться в Германию, это ведь её историческая родина. Но не пустили. У меня там дядя, но двоюродный, так что вряд ли…
— А я хочу уехать, — перебил Володя. — Вернее, не просто хочу, а это и есть моя главная цель!
У Юрки отпала челюсть:
— Но ты же комсомолец, ты же такой… правильный, партийный, ты же...
— Именно поэтому я, как ты говоришь, «правильный» и «партийный» — чтобы добиться этой цели! Юр, логика ведь проста — из СССР свободно выпустят только коммунистов, ещё свободнее — «проверенных» коммунистов и само собой, «проверенных» коммунистов-дипломатов с дипмиссией.
— А чтобы стать дипломатом, ты поступил в МГИМО... — закончил за него Юрка. Володя кивнул.
Пусть в округе на несколько километров вокруг не было ни души, от его тихого голоса, от взволнованного тона и от того, что он несколько раз опасливо оглянулся по сторонам, по Юркиной коже пробежал мороз и зашевелились волосы. Услышь кто-нибудь Володю, его бы мигом выгнали из комсомола с позором. Вся жизнь и цели под откос! А он рассказал о таком Юрке. Не потому он просил молчать, что не доверял, просто правда слишком опасная.
— И куда ты хочешь? — спросил Юрка.
— В Америку.
— На мустанге по прериям? — нервно хохотнул.
— На мотоцикле. «Харлей Дэвидсон» — слыхал о таком?
Юрка не ответил. О таком мотоцикле он не слышал, а про работу дипломатов ничего не знал, но за Володю стало тревожно. Тут же вспомнилось его «не при Сталине живём» — но ведь это так себе отговорка.
— О, а вот и оно! Вот тут, — воскликнул он и указал пальцем на стену камышей.
Весло ударилось о дно — глубина в этом месте была небольшой. Юрка развернул лодку и направил её аккурат в камыши.
— Ты чего делаешь? — удивлённо спросил Володя.
— Всё в порядке. Помоги мне. Раздвинь камыши перед носом, только не порежься.
По поверхности воды сновали водомерки, из камышей раздавалось надрывное кваканье, а некоторые особенно наглые лягушки расселись прямо на восковых листьях кувшинок, наблюдая за проплывающей мимо лодкой. Кувшинки тут были жёлтыми, такие везде встречаются, и Юрка внимательно всматривался вдаль, обшаривая заводь взглядом.
— Где? — Володя ткнул пальцем в переносицу и прищурился, глядя в указанном направлении.
— Да вон же она, — Юрка ткнул пальцем в камыши, но сообразил, что Володя, как ни напрягается, не видит. — Маскируется хорошо, зараза, от камышей почти не отличить. — Юрка схватил его руку, навёл на стену бурых растений, откуда торчал длинный клюв, и скомандовал: — Палец вытяни!
Володя послушно вытянул палец, и Юрка окончательно скорректировал направление.
— А… Вон, вижу! — воскликнул Володя радостно. — Ух ты!
— Что, никогда не видел раньше?
Он покачал головой:
— Не-а. Какая забавная, на одной ноге стоит! Притворяется, что её тут и нет вовсе.
Володя следил за цаплей, а Юрка поймал себя на мысли, что всё еще держит его руку и отпускать совсем не хочет… Впрочем, и Володя руку не убирал... Но разомкнуть пальцы всё же пришлось, чтобы снова взять вёсла и направить лодку ближе к берегу.
Володя оглянулся по сторонам, непонимающе посмотрел на Юрку, а тот кивнул на воду. Он развернул лодку поперек заводи, бросил вёсла и расслабился, разминая плечи.
Повсюду, куда ни глянь, на воде качались белые цветы. Десятки крупных белоснежных кувшинок с густо-жёлтой, точно яичная, сердцевиной, плавали посреди тёмно-зеленых лопухов-листьев, а над ними то замирали, то стремительно пролетали перламутрово-голубые стрекозы.
Володя любовался заводью, его взгляд то замирал на цветах, то устремлялся за насекомыми, то искал среди листьев лягушек. А Юрка любовался им. Завороженно наблюдая за нежной улыбкой, которая блуждала на его губах, Юрка готов был хоть сто раз грести сюда против течения и терпеть жалящую мошкару, лишь бы хотя бы ещё один раз увидеть такое же восхищение в его взгляде.
Юрка вскочил со своего места, лодка под ним опасно качнулась.
— Давай сорвём одну? — предложил он. Потянулся к цветку, взял его под соцветие и собирался дёрнуть, но Володя шлёпнул его по запястью.
— Ну-ка перестань! Ты вообще знаешь, что эти цветы занесены в «Красную книгу»?
Юрка испуганно моргнул, уставился ему в лицо.
— Вот поэтому ты и искал их так долго, — нравоучительно продолжил Володя. — Плавают всякие, обрывают, а потом такие кувшинки оказываются вымирающим видом! А смысла в этом, между прочим, никакого нет! Это же лилии — водные растения, только вытащи их из воды, мгновенно вянут. Прямо у тебя в руке сжимаются и умирают. Их не получится держать в горшке или в вазе, как какие-нибудь розы.
— Ладно, ладно, — Юрка примирительно выставил руки перед собой, как бы показывая, что вот они — пустые, ничего не сорвали и не погубили. — Я просто хотел оставить тебе... на память.
— Я и так их запомню. Спасибо. Это на самом деле стоило того, чтобы плыть сюда.
— Уже час прошёл, наверное, не успеем сегодня к барельефу?
— Доплыть доплывём, но от берега до барельефа прилично топать…
— Жаль… — грустно вздохнул он. — Тогда что, сразу обратно?
— Это уж как хотите, у нас есть ещё полчаса до горна.
— Тогда давай посидим в теньке хотя бы десять минут? Вон там, у берега есть, видишь?
— Вижу, — угрюмо кивнул Юрка. Он и сам хотел бы охладиться, от жары всё тело горело изнутри. — Но если поплывём туда, мы лилии повредим...
Юрка ожидал, что Володя покорится судьбе, а вернее — жаре, и велит плыть обратно, но тот вдруг воспрянул духом и воскликнул, сверкая горящими глазами:
— Юр, а давай искупнёмся? Тут есть где? Река же, должно быть...
— Мне не в чем, Володь. Плавки в отряде, а трусы… — Юрка замялся. Семейники... Намочить их значило насквозь промочить шорты. — Ну… не голышом же в шорты потом.
— Зачем голышом в шорты, если можно голышом в реку? — подмигнул Володя, в предвкушении расстёгивая рубашку, хотя ребята ещё не двинулись с места. — А что? Ни одной девчонки за километр, никто не увидит.
— Резонно, — признал Юрка и повернул лодку в сторону пляжика.
Но нет, он ничуть не стеснялся. Несмотря на все эти рассказы про религиозные традиции и кажущийся непристойным Володин интерес, стыдно не было, было до онемения волнительно. Но отказаться? Ну уж нет!
Юрка кивнул. Но, помня вчерашний конфуз, отвернулся, когда Володя стал раздеваться, а сам снял одежду, только когда тот нырнул.
Он думал, что раньше ему было страшно. Вот, например, после зарядки, но на самом деле тогда это была так, тревога, а настоящий страх появился сейчас. Почему это произошло и что это такое? Есть ли у этого название? Юрка — единственный, с кем такое случилось? Нет, чем бы это ни было и как бы оно ни называлось, — это противоестественно, такого не бывает и не должно было произойти с ним! Может, болезнь какая психическая? Или просто усталость? Юрка ж за эту смену так извилины напрягал, так утомился и выдохся, что, видимо, мозг забарахлил. Домой вернётся, поплюёт в потолок, и всё у него снова станет отлично. Вот бы уже домой, только с Володей расставаться совсем не хотелось.
И даже если у Юрки откроется дар красноречия и он сможет объяснить, что на самом деле значит «нравишься» и «счастлив» и что Юрка ничего от Володи не требует, а говорит это от радости и только затем, чтобы он просто знал... Володя всё равно не сможет этого понять. Он сделает всё, чтобы понять, но не поймёт, не уложит в голове. Конечно, не сможет, ведь даже Юрка все ещё не мог.
Володя нахмурился:
— Юра, всё нормально? — И коснулся холодного даже на солнце плеча. — Что-то с ногой?
Что ему соврать? Порезался? Нет. Володя попросит посмотреть, а предъявить нечего. Голова кружится? Тогда отправит в тень, а чем это лучше? От чего ему теперь вообще может стать лучше?
— Ничего. Нормально, — вяло пробормотал Юрка.
— Ты белый весь... Судорога? Давай помогу… — Володя приблизился и сунул руку под воду.
— Нет, не надо, сейчас само отойдет. Это не судорога, просто… просто я… устал и вообще всё как-то не так. К барельефу, например, не успели. — Юрка покраснел. Точно покраснел — щёки нагрелись, будто к ним приложили грелку.
— Нашёл о чём переживать, — недоверчиво протянул Володя.
Спустя несколько минут, когда оба оделись и уселись в лодку, Володя, так и не добившись от Юрки правды, попытался успокоить его:
— В другой раз успеем. Давай мне вёсла. — На что Юрка лишь вяло улыбнулся.
Там, куда он указал, берег плавно спускался вниз, к самой реке. Небольшая песчаная отмель, с хорошим подходом к воде, наполовину скрывалась в густых ветвях плакучей ивы, склонившейся кроной в самую реку.
— Давай остановимся, Юр, — попросил Володя.
— Тогда мы к подъёму не успеем, сам же сказал, — поспешил ответить Юрка, но, увидев воодушевление в глазах Володи, предложил: — Может, завтра?
— А если завтра у меня не получится взять лодку?
— Тогда я постараюсь запомнить, как дойти дотуда по берегу. Сто процентов можно добраться без лодки. — Юрка внимательно вгляделся в обрыв и в его верхнюю часть: — Я знаю, что вон там должна быть тропинка, ведущая прямо к берегу. Она начинается от брода, который возле нашего пляжа, я там когда-то бродил… Вожатые туда не пускают детвору, но оно и понятно — это опасно. Берег песчаный, сыплется под ногами, а грохнуться с такого обрыва будет ого-го.
— Давай завтра попробуем туда добраться? — в нетерпении предложил Володя.
Юрка опешил:
— С каких это пор ты такой авантюрист? На приключения потянуло?
Володя пожал плечами:
— Не знаю. С тебя вот пример беру.
***
Юрка то и дело поглядывал на инструмент и жалел о том, что вспомнил ту историю. Теперь ему очень хотелось подойти к пианино, открыть крышку и хотя бы на мгновение коснуться клавиш. Даже звуков не извлекать, просто ощутить прохладное лакированное дерево под пальцами. Пока все были заняты действом, происходящим в левой половине сцены, Юрка осмелился подойти к инструменту, в правую. Открыл крышку. Световой блик пробежал по клавишам, и вдруг Юрку охватил панический ужас. В долю секунды он оказался в паре метров от пианино.
— Ну всё, привет, шизофрения, — ядовито прошептал он и скрылся за кулисами.
Домычался Юрка до того, что всю последующую ночь ему снились балерины, а в голове впервые за полгода зазвучали не слова, а музыка. Таких трудных дней и сладких снов у него не было очень давно.
10 комментариев